Приземистые сараи, постройки из бетонных блоков — город был рассечен надвое железнодорожной веткой. Разрушен временем. Руины домов были пусты, в них обитал лишь ветер. В небе не было птиц. Шэм услышал, как загремел потерявший опору камешек. Дэйби вспорхнула проверить, в чем дело, но пустота здешнего неба, похоже, пугала ее, и она тут же вернулась на руку Шэма.
Путники шли по рельсам, проложенным в глубокой колее, над ними маячили остатки какой-то крыши. Ни растений, ни птиц, ни животных видно не было. Бледные облака верхнего неба двигались, как неживые. Колея вела их через нагромождения мертвого бетона, мимо груд окаменелого мусора, сквозь дюны бумажных обрывков. Над их головами висело нечто похожее на виноградную лозу, но оказавшееся проводами, провисшими от времени и скопившейся на них грязи.
— И где то сокровище, о котором все твердят? — спросил Деро. Никто не обратил на него внимания.
Их шаги звучали медленно и робко. Но они продолжали идти. Где-то глубоко в сознании Шэма, пока он глядел на занесенные пылью и грязью руины, под которыми кое-где еще угадывалась городская планировка, созрела мысль.
Рай — этот мир за рельсоморьем — был пуст и давным-давно мертв. Все вдруг стало до прозрачности ясно и в то же время совершенно бессмысленно, и он ощутил свой мозг неким подобием этого города, скоплением ошметков и остатков смыслов, среди которых таилось нарастающее с каждой секундой возбуждение.
И вдруг, когда они шли уже бог знает как долго, Шэм увидел впереди невозможную вещь. Которая очень его удивила. И не просто удивила, а прямо- таки шокировала. Сначала он, потом Шроаки, а за ними капитан Напхи ахнули от изумления.
— Что… это… такое? — выговорил, наконец, Деро.
Рельсы кончились.
Они не повернули назад, петлей пересекая самих себя. Не затерялись среди множества других путей, не разбежались в стороны, породив множество ответвлений, каждое из которых породило свои, создавая первозданный хаос. Конец рельсам клало не естественное препятствие в виде особенности пейзажа, не последствия взрыва или иного несчастья, не устраненные до сих пор ангелом.
Рельсы просто
В каком-то дворе, в тени какого-то строения они приближались к стене и там обрывались. Из стены над ними торчала скоба, а на ней — два пистона, предназначенные словно для того, чтобы отталкивать подошедшие близко поезда, а железнодорожная ветка под ними
ПРОСТО
ОБРЫВАЛАСЬ.
Это было противоестественно, святотатственно. Это противоречило самой сути железной дороги — головоломки без конца. Ведь это был именно он —
— Конец пути, — выговорила, наконец, Кальдера. Сами слова звучали как богохульство. — Так вот что они искали. Мама и папа. Конец пути.
Наступило долгое молчание, во время которого все обалдело созерцали свое невозможное открытие. Между тем Шэм отметил про себя, что все еще слышит тот непрерывный далекий шелестящий звук.
— Кто бы мог подумать, — сказал Деро неживым голосом, — что рельсы когда-нибудь кончаются, да?
— Может, это и не конец, — возразил Шэм. — Может, это просто начало рельсоморья.
Там, где заканчивалась колея и обрывались рельсы — обрывались рельсы! — в город уходила лестница с полуобрушенными бетонными ступеньками. Деро стал карабкаться по ней, а Дэйби кружила у него над головой. Кальдера, по-прежнему не спуская глаз с обрыва путей, шагнула к дыре, которая когда- то была дверью в том, что когда-то было стеной того, что когда-то было зданием. Вдруг ее шаги ускорились.
— Куда ты? — крикнул Шэм. Она метнулась внутрь. Шэм выругался.
— Скорее! — завопил Деро сверху. И куда-то побежал. Из глубины здания донеслось громкое «ах!» Кальдеры.
— Деро, подожди! — крикнул Шэм. Пока он дрожал от возбуждения, капитан Напхи пошла следом за Кальдерой. — Деро, вернись! — крикнул он опять и поспешил за старшей Шроак в темноту.
Косые лучи солнечного света вперемешку с серыми порывами пыльного ветра наполняли то, что еще хранило воспоминания о своем прошлом как комнаты. На несколько футов над полом поднимались зигзагообразные обломки лестницы. Когда-то в этом замке рядом с путями было много этажей. Ничего не осталось; путешественники стояли на бетонированном дне огромного колодца, по щиколотку в осколках битых пластиковых столов и ординаторов. Останки мозаики из мятых квадратных ящиков украшали стену там, где некогда возвышался каталожный шкаф от пола до потолка. Одни ящики стояли нараспашку, бумажное содержимое вывалилось из них и давно превратилось в труху. Другие завалило обломками так, что до них было не достать, третьи безнадежно заклинило.
