Дарью Андреевну оставили в относительном покое. А она продолжала наводить порядок в своих воспоминаниях, выстраивая их в идеальной последовательности, словно готовя для прощального парада. Особое место в этой армии занимали воспоминания о бабушке. В них оставались два до сих пор непрояснённых обстоятельства, которые добавляли интриги в существующую тайну.

Первое, о чём пару раз проговаривалась и сама Марьяна Чернова: её беседы с отцом. Подкидышем она не была, никто её не усыновлял, отчима тоже не имела. Значит, могла говорить с ним только в одном случае: проживая другую жизнь…

Конечно, домыслы ничем не подкреплялись, но… Для умирающего человека они выглядели единственно верными.

Второе обстоятельство казалось более существенным.

Шрамы бабушка получила в тридцатилетнем возрасте, попав в железнодорожную катастрофу. В неразберихе спасатели вообще посчитали её мёртвой, достали из покорёженного вагона и отложили к трупам. Но она стала шевелиться, подавая признаки жизни. Оказалось – сильнейшая контузия. Шрамы на лице так и остались уродливым напоминанием о трагедии.

После катастрофы баба Марьяна долго лечилась и получила инвалидность. Ей пришлось заново учиться говорить, читать-писать. Она не узнавала сына с мужем и маленьких дочерей, словно заново знакомилась с домом и разными бытовыми мелочами.

«Это она вживалась в новый для неё мир! – свято уверовала Даша, когда закончила приводить в порядок воспоминания и просмотрела принесённые ей тетради с мемуарами уже ушедших из жизни родственников. – Но почему же она мне в этом не призналась? – И сама же себе отвечала: – Потому что умирать не собиралась. Несмотря на изувеченное лицо и постоянно носимый с собой артефакт, вела очень активный образ жизни, выглядела живо и бодро, запросто прожила бы ещё лет двадцать. Она частенько повторяла в свои последние месяцы: «Ещё не всё тебе рассказала, лапушка, много страничек моей личной сказки ты не дослушала, любимая Дашенька!..»

Дарья тогда заканчивала школу, влюблялась, спеша урвать всё, что можно и нельзя от первых опытов взрослой жизни, и была признательна судьбе, что оказалась дома во время трагедии и успела забрать бабушкино наследие.

Возможно, что все мысли смертельно больной женщины не стоили и ломаного гроша. Но она так сильно поверила в воскрешение после смерти, что перестала бояться, успокоилась, стала приветливой и милой со всеми, кто к ней приходил. Ни разу не всплакнула и не предалась панике, чувствуя приближение очередного обморока. Всплески боли внутри немощного тела воспринимались ею невероятно стойко, отстранённо, словно это происходило не с ней. Дарья Андреевна чуть не стала сенсацией, прожив раза в два дольше, чем ей отводилось самыми титулованными академиками. Кто-то из них даже заикнулся о чуде выздоровления, но…

Исцеления не произошло.

Дарья Андреевна Чернова всё чаще и чаще проводила время, держа мраморную реликвию если не во рту, то в кулаке, прислонённом к щеке. Она даже подумывала о том, как бы ускорить свою несомненную кончину. Вроде и способ имелся простейший: «уронить» яйцо в гортань и банально задохнуться. Но бабушкины слова будили сомнения.

Вскоре судьба сжалилась. Несмотря на хорошее самочувствие, дающее надежду протянуть ещё не меньше недели, Дарья почувствовала, что время пришло. Она позавтракала, умылась с помощью сестрички и, когда та ушла, привычно засунула яйцо в рот.

Вот тут и началось! Тело сковал болезненный паралич. Ни пальцем нельзя было шевельнуть, ни глаза закрыть, ни вздохнуть. Прохладная поверхность мрамора словно превратилась в расплавленную сталь и ухнула вначале в гортань, полилась в пищевод и желудок, а потом сжигающим потоком ринулась по кровеносным сосудам и нервным окончаниям. Если бы Дарья знала, что это настолько больно и мучительно, могла бы и не решиться на возрождение.

Казалось, боль будет длиться вечно, всё резко закончилось, и мир больничной палаты померк, истаял в пространстве. Пред глазами замелькало, стали прорисовываться картинки нового мира.

Именно картинки!

Не одна, а сразу две, реалистичные и целостные!

Всё смешивалось в голове, путая и пугая. Дарья словно раздвоилась и наблюдала, как на первой «картинке» кто-то падает в облако, а на второй – несётся вниз с потоком пенящейся воды. Ощущения обоих незнакомцев Дарья воспринимала, как свои собственные. «Первый» видел в прорехах облаков, как земля стремительно приближается, и понимал: гибель близка. Окунувшись в невесомый водянистый туман, он не сомневался – вот-вот последует удар и смерть.

«Второй» успел рассмотреть сквозь массы пенящейся воды зелёный покров леса и тоже осознавал приближающийся неминуемый удар.

В следующий момент «первый» попал в разрыв между облаками и успел заметить пронёсшийся мимо… край земли. Дальнейшее падение продолжилось в пропасть. Сознание бесстрастно зафиксировало, что пропасть кончилась и снова открылось свободное пространство. По сторонам просматривались новые земли с обработанными полями на равнине, город и солидная толпа людей на краю… Очередной пропасти?!.

«Второй» к тому времени уже явственно рассмотрел приближающиеся исполинские деревья и ждал смерти. Он всем телом сжался в комок, сгруппировался, с удивлением ощущая нечто, зажатое в левой ладони. Затем пенящаяся вода вокруг него стала уплотняться, давление резко возросло.