Все случается в сумерках. Успех кружит Адаму голову, ослабляет бдительность, и парень решает прибавить газу. Мотоциклы, рыча, мчат по растрескавшейся земле. Разрыв сокращается. Они настигают остальных ездоков и обгоняют их. Оставляют их позади, в клубах пыли. Несутся вперед бок о бок, выжимая максимум скорости из неисправного мотоцикла Ната.

Адам вырывается вперед и видит впереди трамплин. Кричит Нату, чтобы тот следовал за ним.

Тут даже говорить не о чем – заурядный холмик, образовавшийся в результате эрозии почвы и постоянных ветров, трамплин, устроенный самой природой. Но едва Адам взлетает на его вершину, как его настигает дурное предчувствие. Однако парень не обращает на него внимания. Такой каменистый выветренный пригорок – настоящий подарок. Адам просто обязан прыгнуть.

Он прыгает. Летит. Нат за ним.

И только спускаясь с другой стороны, Адам замечает блеск проволоки. Но слишком поздно. Он обречен упасть.

Проволока натянута поперек дороги на уровне пояса. Едва завидев ее, Адам тут же инстинктивно хочет пригнуться, чтобы пройти под ней, но что- то, какой-то внутренний голос, предостерегает его от этого. Если нырнуть под проволоку, натянутую на уровне пояса, то можно ободрать шею до мяса. Перед глазами у Адама мелькают все варианты развития событий.

Если его отбросит назад, он врежется в Ната.

Проволока разрубит его пополам или задушит.

Отрежет ему голову. В первый же день.

Адам прокручивает в уме все возможности. В считаные секунды. В долю секунды.

Он понимает, что бесполезно даже пытаться увернуться, и принимает единственно верное решение. На середине спуска с проворством циркача он каким-то чудом переносит ногу через узкое седло, отпускает руль и прыгает, одним стремительным движением, не раздумывая ни секунды.

Он летит вперед и вверх, точно в цирковой пантомиме, изображающей смертельный номер. Вот только это вовсе не пантомима, и никакая страховочная сетка его не спасет.

Время замедляется. Воздух превращается в желе.

Адам чувствует чье-то присутствие. Как будто кто-то наблюдает за ним. Он слышит голос, такой живой, как будто с ним говорит человек во плоти.

Эхо Фрэнка.

Катись. Втяни плечо, падай на землю и перекатывайся вперед.

Невесомость. Так чувствуешь себя в прыжке. И под водой, когда скользишь в прохладе черной бездны. Адам снова в воздухе, он летит, поймав восходящий поток. Далеко внизу, в безводных песках, тянется вереница гонщиков, вздымая пыль. Сверху они кажутся крошечными, точно насекомые. Армия муравьев.

Над ним возвышается Фрэнк. Заслоняет солнце.

– Ты неправильно наклонился, – говорит он. – И отвлекся. Дай руку.

Адам жмурится от солнца. Он понимает, что это всего лишь сон или воспоминание… или и то, и другое. Он знает, что это не взаправду, но все равно протягивает брату руку. Перед глазами у Адама все плывет. Кровь сочится из ободранных коленей и локтей, из носа и губы.

Он слышит голос Фрэнка.

– Вставай давай. Если упал, тут же поднимайся и садись на байк.

Адам что-то бормочет, и брат хватает его за плечи и встряхивает.

– Ты понимаешь, что я тебе говорю? Не расслабляйся. Если расслабишься, умрешь. – Фрэнк с силой сжимает плечи Адама. – Земля бросится тебе навстречу. Как трусливая дворняжка, клацая зубами. Твое дело маленькое: когда падаешь, ничего другого не остается, как катиться. Втяни плечо, падай на землю и перекатывайся вперед.