– А чего они хотят от тебя, Джессика? И дашь ли ты это им? Если не дашь, сама станешь их мишенью. Ты им откажешь? Да. Я тебя знаю. Тогда к тебе придут навязывающие вину. – В отчаянии сжимая плечо Джессики, Тессия заговорила: – Слушай! Ты должна блокировать свои мысли и заранее подготовиться. Построй укрепление из самых хороших воспоминаний, бастион добра. Пусть он всегда будет наготове у тебя в голове. Используй его для защиты. Они не заподозрят, что ты можешь выстоять хоть мгновение. Навязывание вины – это психическая буря, но ее можно рассеять.

Джессика понимала, что нуждается в информации.

– Научи меня – пожалуйста.

Тессия коснулась ее лба, закрыла глаза и вздохнула.

– Я покажу тебе, что ты должна знать.

С океана дул необычно теплый ветер. Гурни надеялся, что сильный дождь разгонит толпу, собирающуюся на назначенное собрание, но, посмотрев на небо, он увидел, что тучи расходятся.

Джессика была права, предупреждая о том, на что способны эти люди. Мэр Хорву и его фанатичные последователи не понимают, с какой ядовитой змеей играют. Но во имя герцога Лето Гурни постарается обойтись сочувственным, родительским подходом. Если только это поможет…

Надев по такому случаю свой самый дорогой мундир, Гурни стоял в небольшой группе местных чиновников на поднятой генераторами силового поля платформе у края самого большого парка Кала-Сити. Весь последний час на траве собиралась буйная, полная энтузиазма толпа.

Он хотел бы точно знать, о чем думают эти нелепые мятежники. Мэр Хорву со своей обезоруживающей улыбкой пообещал, что это будет мирная демонстрация, и Гурни не знал, как поступить. Он призвал солдат, чтобы поддерживать порядок, если толпа станет неуправляемой.

Выслушав жалобы Джессики на ущерб, причиненный паломниками, Пауль разместил на Каладане имперские силы безопасности. Гурни плохо знал этих людей, но видел (насколько мог определить), что они знают свое дело и преданы ему. Тем не менее, они все равно оставались инопланетянами. И сегодня особенно хотелось бы иметь более объективную службу безопасности.

Раздувшись от важности, мэр Хорву предоставил себе и своим последователям неограниченное право собраний, руководствуясь уставом города. Гурни это казалось конфликтом интересов, но представления мэра о взаимоотношениях местной политики с имперской были на диво устаревшими.

– Народ Каладана знает, что делает, эрл Халлек, – сказал священник Синтра. Он с удовольствием смотрел, как много горожан пришло на собрание, но его беспокоило, что Гурни призвал солдат, а не присоединился к собравшимся. – Ты много лет служишь дому Атрейдесов, милорд, но ты не каладанец по рождению. И не понимаешь подлинно каладанских забот.

Гурни удивила организованность демонстрантов: он знал, что у Хорву и его последователей нет такой подготовки. Кажется, им кто-то помогает. Толпа все росла, а с ней росла тревога Гурни. Если толпа начнет буйствовать, солдаты не смогут навести порядок.

Гурни осмотрелся в поисках Хорву. Он сомневался, что разжигать недовольство будет сам мэр, но это не умаляло его тревоги. Гурни не хотел, чтобы родина Пауля стала очередным полем битвы. Большие группы людей, особенно объединенные той или иной повесткой дня, очень податливы, их настроение легко меняется, их быстро охватывают чувства. Он видел армии Муад'Диба, доведенные до неистовства страстным сознанием своей правоты, которое делало их глухими к любым концепциям кроме тех, что им преподали. Если местная толпа выйдет из-под контроля, это может подвигнуть имперских солдат на столь же неконтролируемую яростную месть от лица Муад'Диба.

Солдаты его гвардии опытные служаки, но не знают нрава местных жителей, которые живут здесь много поколений; а теперь добросердечных граждан Каладана ведет опасной дорогой утративший благоразумие мэр.

Глядя на волнующуюся толпу, которая верила, что любимый народом Пауль Атрейдес будет уважать мнение этого народа, Гурни пытался вспомнить, каким раньше был он сам: сильным, доблестным, восприимчивым к тому, что важно; как сочинял баллады для балисета и делал все, что требовалось дому Атрейдесов. Он скучал по тем дням, но понимал, что их не вернуть. И сегодня ему иногда нравилось заниматься музыкой, но теперь это стало для него бегством, спасением от воспоминаний о жестокостях прошлого.

Несколько недель назад, разделив пинту пива с хозяином пивной, он взял свой инструмент и начал играть. Бармен через головы собравшихся в пабе крикнул:

– Тебе пора спеть нам новую песню, Гурни Халлек. Как насчет «Баллады о Муад'Дибе»?

Посетители смеялись, уговаривали Гурни, но он отказался:

– История еще не окончена. Вам придется подождать, парни.

На самом деле ему вовсе не хотелось писать такую песню. Он ни с кем не делился своим мнением, но Гурни считал, что «Муад'Диб» растерял слишком много достоинства, чтобы быть достойным героической песни. И это рождало у Гурни ощущение утраты – на самом личном уровне.

«Пауль, может быть, и император Муад'Диб, – думал Гурни. – Но он не герцог Лето».

Толпа расступилась, и по проходу к платформе на генераторах силового поля, кивая горожанам, направился мэр. Он вступил на снизившуюся платформу и принялся выговаривать Гурни, как ребенку: