Джек пересек улицу, чувствуя одновременно и облегчение, и желание расплакаться. У дома он заметил отцовский грузовик, а войдя в дом, увидел Ричи, мать и отца, которые разговаривали приглушенными голосами. Чувствовалась атмосфера некой взрослой драмы, характер которой он не мог уловить. Он оставил их наедине со своими заботами. Взглянул на себя в зеркало и подумал, что глаза выглядят покрасневшими, поэтому умылся, торопливо вытер лицо и снова спустился на первый этаж.
Тихонько прошмыгнул в гостиную, где разговаривали взрослые. Отец тяжело посмотрел на него, потом снова повернулся с поднятыми бровями к Ричи.
– Все нормально, – сказал Ричи.
Джек мгновенно понял, что Ричи разрешает ему присутствовать при их разговоре. И устроился в уголке дивана.
– Давно это у тебя? – хрипловато спросила Женевьева.
– Я ничего не замечал до самого Рождества, – ответил Ричи. – Но сканирование показало, что растет она уже давно. Во всяком случае, так говорит врач. Говорит, она уже большая. Что, вообще-то, меня уже не должно было быть на этом свете.
– А она точно злокачественная? – спросил Питер.
Джек взглянул на отца. Лицо у того было пепельным.
– Они так говорят. Злокачественное образование точно. И продолжает расти. Просто не везет, да?
– Т-т-так сколько они тебе дают? – заикаясь, пробормотал Питер.
– Шесть месяцев максимум.
– А оперировать можно? – спросила Женевьева, качая головой.
– Очевидно, нельзя. Они оценивают степень злокачественности. Моей дали высокую. Я в школе никогда не получал такой оценки. – Ричи подмигнул Джеку. – Вот, я записал на бумажке. Даже произнести не могу, что у меня. Как медаль присудили. – Он порылся в кармане и достал клочок бумаги. – Вот. Медуллобластома… э-э… мозжечка. Чаще встречается у детей, чем у взрослых. Теперь они хотят просверлить дырку у меня в голове и взять пробу ткани. Что мне не очень нравится.
– Биопсия, – сказала Женевьева. – Без этого никак.
– Даже с этим есть сложности. Не помню деталей.
– Господи! – вздохнул Питер. – Ты сказал Таре?
– Нет. Мы только что опять сошлись, все было прекрасно. И я не знаю, что скажу ей.
Все несколько минут сидели молча. Джек боялся пошевелиться. Даже не мигал.
Затем Ричи произнес:
– Самое смешное, что я собирался бросить курить. Знаете, здоровье и прочее. Теперь это не важно, да?
39
В истинной волшебной сказке нет ни объяснения, ни поучения.
– Я так рада вам, – сказала миссис Ларвуд. – Не думала, что вы придете после того, как я отняла у вас время в прошлый раз.
Тара вошла в дом, и миссис Ларвуд закрыла за ней дверь.
– Я вас понимаю, – сказала Тара. – Хотя я начала догадываться.
– Не присядете?
– Только если пообещаете не предлагать чай и кекс. Я согласна с Джеком, что ваш кекс худший на свете.
Миссис Ларвуд засмеялась и обещала, что приготовит чай, но кекс предлагать не станет.
– Могу кое-что сказать по поводу темных очков, моя дорогая? Вы поймете, что они вам не нужны, и через некоторое время все придет в норму. Я имею в виду ваше зрение. Немного погодя вы сможете перестать щуриться. И это ужасное ощущение песка в глазах, оно тоже уйдет.
Тара сняла очки и потерла пальцем глаза. Очки она положила на стол.
– Хотя не могу гарантировать, что вы не получили долговременной травмы. Вот у меня катаракта. Я делала операцию, но не помогло. Я никогда не узнаю, это просто от возраста или это я тогда так повредила глаза. А иногда мне ужасно хочется увидеть его вновь, тот особый свет.
