– Вы не могли бы выйти, лорд оттон Грэйд?
В ответ донеслось неожиданно злое:
– Это моя ванна, леди оттон Грэйд.
– Мне это известно, – прошептала я, окончательно ощущая себя…
Герцог шумно выдохнул, затем холодно произнес:
– Я принес вашу одежду.
– Благодарю вас, – прошептала, глядя исключительно в пену перед собой.
– Вам еще что-либо требуется? – издевательски поинтересовался его светлость.
Мне было бесконечно стыдно, но в создавшихся условиях…
– Да, – слова давались с трудом, – если вам не сложно, принесите мне, пожалуйста, полотенце и банный халат.
Несколько минут лорд оттон Грэйд молчал, затем с нескрываемым удивлением спросил:
– А где они?
– Я… – голос дрогнул, мне пришлось замолчать на миг, чтобы сдержать слезы, – я не знаю.
Лорд оттон Грэйд молча развернулся и вышел. Некоторое время я слышала его шаги по спальне и другим комнатам, после открылась дверь, и его светлость вышел в коридор. Вскоре вернулся, на ключ запер двери, ведущие в его комнаты, чем вынудил вздрогнуть от неприятного предчувствия меня, и вошел в ванную со стопкой полотенец.
– А что вы натворили, Ариэлла? – поинтересовался он, подходя ко мне и располагая всю стопку на бортике ванной.
Не отвечая ничего, я схватила верхнее полотенце и, невзирая на то, что продолжала сидеть в воде и ткань мгновенно намокла, закуталась, скрыв плечи и все остальное практически.
– Монастырская скромность вас не украшает, – не преминул прокомментировать мои действия его светлость.
– Даже нет сомнений, что бесстыдство в ваших глазах гораздо предпочтительнее, – не сдержалась я, памятуя о встреченных мною женщинах.
– Вот как? – Его светлость насмешливо вскинул бровь.
А затем, совершенно игнорируя мое положение, состояние и отсутствие на мне какого-либо одеяния, лорд оттон Грэйд сел на бортик ванны, вперив в меня внимательный и чуть насмешливый взгляд, и задумчиво протянул:
– Из всего произошедшего я могу сделать два вывода, леди оттон Грэйд, вы что-то натворили, от чего я должен прийти во вполне объяснимую ярость, и вы безумно приглянулись моей нянюшке, раз она решилась на столь явное сводничество.
Откровенно краснея под внимательным взглядом его светлости, я взяла второе полотенце и прикрыла ноги.
– Ари, – лорд оттон Грэйд усмехнулся, – я бы на вашем месте куда как более рационально использовал полотенца, ибо такими темпами вытираться вам будет нечем.
Насмешка имела под собой основания, и от этого стало лишь обиднее.
– Я была бы вам крайне благодарна, если бы вы вышли и позволили мне привести себя в порядок, – голос дрожал от негодования.
Тихий смех и откровенно издевательское:
– И испортить весь коварный нянюшкин план?
Съежившись под мокрой и от того неприятной тканью, я осознала, что просить совершенно бессмысленно. А потому в выражениях не стала себя ограничивать.
– Ваша няня поступила подло, – прошептала я.
– Как сказать, – лорд оттон Грэйд прикоснулся к пене, поднес пальцы к лицу, вдохнул аромат. – Роза… Нет, аромат роз вам не подходит, Ари. Обязательно куплю для вас нежное фиалковое масло.
Негодующе взглянув на его светлость, с удивлением осознала, что герцог чему-то весьма мечтательно улыбается. Но улыбка померкла, едва лорд оттон Грэйд заметил мой взгляд, а после, растерев остатки пены между пальцами, он сказал:
– Я бы не назвал поступок нянюшки подлостью по отношению к вам, а вот что касается меня – да, крайне подлый поступок.
– И чем же госпожа Тортон не угодила вам? – поинтересовалась я.
Усмехнувшись, герцог объяснил:
– Я прибыл в замок, и, к моему искреннему удивлению, встречать своего хозяина поспешил лишь дворецкий. Но мое удивление возросло, когда, не дав Уиларду и рта раскрыть, в подвал вбежала нянюшка, со словами «Дэсси, дорогой, леди оттон Грэйд крайне плохо себя чувствует!» Учитывая события, произошедшие на корабле, нет ничего поразительного в том, что, бросив все, я сломя голову помчался к вам, игнорируя что-то отчаянно пытающегося мне сообщить Уиларда, а также… – герцог нахмурился, – некоторых дам с чемоданами, досмотр коих проводил Говард и его люди…
И лицо его светлости потемнело.
После на меня был направлен пристальный, прожигающий взгляд, под которым вмиг стало еще неуютнее, чем было, и обманчиво мягким, вкрадчивым