советские снаряды рвались слишком редко и неприцельно. Да и большинство рванувшихся в атаку танков, кажущихся с высоты смешными самоходными коробочками, неторопливо ползущими по вытоптанному пшеничному полю, уже жарко полыхало, то ли попав под артналет, то ли подбитые немецкими противотанкистами, позиций которых Степанов не видел.

Наконец линия фронта осталась позади. Вспомнив кое о чем, парень хлопнул летуна по плечу:

– Вася, давай вниз, дальше иди на бреющем! Лесок видишь? Вот и лети над самыми деревьями, вдруг на наши истребители наткнемся. И подыскивай посадочную площадку, мы уже у своих.

– Не будет никаких наших истребителей, – не оборачиваясь, глухо произнес пилот. – Некому нас встречать. Похоже, всех посбивали…

– Так, а ну отставить пораженческие разговоры! – прикрикнул на товарища десантник, продолжая контролировать немца боковым зрением. Наученный горьким опытом, фон Грисенбек вел себя тихо, продолжая мирно икать. – Может, и посбивали, а может, и нет, этого мы не знаем. Посадку давай ищи. А то мы так аж до самой столицы долетим и на Красной площади сядем.

Никак не отреагировав на шутку, Борисов направил самолетик вниз и завертел головой, подыскивая подходящую площадку. Уши немедленно заложило, сказывался резкий перепад высоты. Несколько раз сглотнув, Леха лишь тяжело вздохнул, прекрасно понимая чувства сержанта: ожидать появления краснозвездных «ястребков» и на самом деле не стоит. Сейчас им не до того, чтоб гоняться за одиночным немецким самолетом. Если вообще еще есть кому гоняться…

С посадочной площадкой особых проблем не возникло: не прошло и пяти минут, как летун высмотрел впереди подходящую прогалину длиной добрых метров в сто и заложил разворот, собираясь облететь ее, убеждаясь, что посадка безопасна. Не ожидавший ничего подобного Леха едва не врезался в немца, успев в последний момент ухватиться за спинку пилотского кресла. Высказав все, что думает относительно пилотов-лихачей вообще и некоего сержанта Борисова в частности, десантник бросил взгляд сквозь плекс кабины. Бросил – и похолодел: мимо самолетика, значительно превосходя его в скорости, пронеслась хищная вытянутая тень со здоровенным крестом на фюзеляже. И еще одна такая же – с другой стороны. Вот так здрасьте, боялся, что наши случайно собьют, а прилетели совсем даже не наши! Не слишком искушенный в авиатехнике Степанов сразу узнал характерный силуэт «Bf-109», только сейчас врубившись, отчего советские пилоты называли его «худым».

Летун сдавленно выматерился, намертво вцепившись в штурвал, что-то испуганно вскрикнул пленный, мгновенно позабыв про мучившую его икоту, а немцы, выполнив эффектный разворот, устремились им в лоб. Передние кромки крыльев правого осветились желтоватыми вспышками, и мимо «Шторьха» протянулись дымные жгуты предупредительной очереди. Ну, это-то понятно: похоже, знают, суки, кто внутри, не хотят сразу сбивать. Значит, про угон самолета и захват пленного им уже сообщили. А чего хотят? Немец качнул крыльями, проносясь мимо; напарник повторил маневр. Снова развернувшись, «мессеры» нагнали «Шторьх», уравнивая скорость. Прекрасно различимый через остекление блистера пилот делал руками какие-то хитрые знаки Ваське – насколько понимал Степанов, приказывал разворачиваться и возвращаться обратно. А вот это хрен. Может, раскрыть форточку да долбануть из пулемета? С такого расстояния точно не промажет. Нет, глупо, даже если этого завалит, второй зайдет в хвост и с первой же очереди разнесет в клочья.

– Леша, что делать? – не оборачиваясь, спросил летун неестественно спокойным голосом. Поскольку времени на размышления не оставалось – времени вообще ни на что не оставалось, – Степанов ответил, постаравшись, чтобы прозвучало достаточно убедительно:

– Разворачивайся и делай вид, будто собираешься лететь обратно. Потом резко вниз и садись с ходу. Если повезет, успеем из самолета выскочить и до деревьев добежать, может, они не станут сразу стрелять. Да, и крыльями им, что ли, покачай, мол, все понял, подчиняюсь.

– А если станут?

– Если станут, то будет больно. – Ничего более умного в голову просто не пришло. – Не задавай дурацких вопросов, Вася. Не назад же, в самом деле, возвращаться? Что так, что эдак – нам однозначно каюк. Это вон немцу не все равно. Давай разворачивай таратайку.

– Держись крепче, – выдавил пилот. – Трясти будет сильно, почва неровная, а подбирать место поровнее некогда.

Самолетик качнул крыльями, заложил плавный вираж и развернулся. Фрицевских пилотов маневр удовлетворил – тот, что делал знаки, показал большой палец и махнул рукой вперед, указывая направление движения. И в этот момент Борисов сбросил скорость до минимума и подал штурвал от себя, переводя «Шторьх» в пологое пикирование. Не ожидавшие подобного «мессеры» промчались мимо – истребители просто не могли лететь на столь низкой скорости. Немец снова что-то закричал, однако Леха его не слушал, изо всех сил вцепившись в сиденье и упершись ногами в основание пилотского сиденья. Земля стремительно приближалась – уже можно было разглядеть отдельные кустики и невысокие кочки, во множестве усеивавшие поверхность лесной прогалины. Спустя еще несколько секунд колеса чиркнули по траве, и самолетик ощутимо подбросило кверху. Пассажиров, разумеется, тоже, и Степанов, едва не прикусив язык, успел пожалеть, что – в отличие от летуна – так и не удосужился разобраться с привязным ремнем. Хорошо, хоть в крышу кабины башкой не врезался, не хватало только вырубиться и пропустить самое интересное. Пленному повезло меньше: скованными руками держаться было сложно, и его со всей дури швырнуло сначала на борт, затем на пол. Что-то громко тарахтело, звенело, протяжно скрежетало и ломалось, однако легкий самолетик уже катился по земле, подскакивая на каждой неровности и нещадно мотаясь из стороны в сторону. Наконец мотор коротко взвыл, издал определенно непредусмотренный конструкцией сочный хруст и захлебнулся, лишь винт продолжал по инерции вертеться. Внезапно «Аист» сильно дернуло в сторону и развернуло поперек движения. Несколько мгновений казалось, что самолет перевернется, обломав крыло, но амортизаторы шасси справились, и он выпрямился, сильно качнувшись с боку на бок. Наступившая тишина казалось оглушительной, лишь негромко потрескивал, остывая, двигатель. Пахло