Некоторое время я рассматривал воина, его было действительно жаль, горе, что им владело, было неподдельным, всё же единственного сына потерял. Вздохнув, я отцепил трофей и протянул воину:

– Гнев твой и ярость понимаю и прощаю. Держи, память о сыне должна быть на твоих руках.

Тот принял сулицу, нежно и трепетно. Я заметил, как по его щеке прокатилась одинокая слезинка, и тот на миг прижал оружие к себе, но это длилось недолго, воин снова стал воином, жёстким и волевым: благодарно мне кивнув, он развернулся и направился прочь. В молчаливой толпе образовался коридор, что пропустил воина, его сопровождало шесть дружинников, судя по тому, как те шли, видимо, ближние сподвижники и друзья. Тоже наверняка военачальники, не простые воины. Дорогая одежда и оружие это выдавали. Я же тоже хотел уйти, но один из помощников посадника, тот самый дьяк, что грамотки выдавал, попросил задержаться, мол, тот хочет со мной поговорить. Задержаться мне было нетрудно, поэтому я проследовал за дьяком.

Посадник меня ждал. Поблагодарил за проявленное милосердие и, на моё удивление, пояснил, что князь из крепости Орешек излишне серьёзно описал меня как воина, вот тот и понял, что у их офицера шансов нет. Я молод и просто более подвижен. Больше обучен для одиночного боя, чем в строю.

Подробно опросив меня о татях, особенно его интересовал внешний вид, он посетовал, что я ни одного не привёз живым, и отпустил меня, сообщив, что представители той сотни, где служили пропавшие, а теперь, как выяснилось, погибшие дружинники, ждут меня.

Снаружи на площади действительно было трое дружинников. Один оказался старшим десятником. Чуть в стороне маялся молодой паренёк, когда он увидел, что я познакомился с дружинниками, то подскочил и сообщил, что от Матвея. Тот оставил его, чтобы сопроводить к нему домой, если я, как князь, не побрезгую. Брезговать я не собирался. Более того, от парнишки же узнал, что Матвей двух дворовых слуг направил на теперь уже моё подворье, чтобы те присмотрели за ним, ну и девчат, которых освободили от плена, к себе увёл. Именно на него возложили обязанность вернуть их родным. Тот был человеком честным, это в Новгороде все знали, известный купчина, всё сделает в точности. Да и он сам слово дал при всём честном народе на площади.

Парнишку я прихватил с собой, чтобы дорогу до дома Матвея показал от пристани, после чего направился к реке. Дружинники последовали моему примеру и пошли быстрым шагом рядом с гремевшей колёсами по булыжной мостовой площади телегой. Вот слуга торговца залез на неё с моего разрешения, это правильно, нечего ноги сбивать, тем более он был босиком. Шли быстрым шагом, но не бегом. Я продолжал контролировать всё вокруг, разглядывая высокие заборы, дома за ними, вторые этажи и крыши, что были видны, но главное – людей. Тут улицы уже с земляным укатанным покрытием были, поэтому колёса так не громыхали. Рука немного плохо слушалась, поэтому, чтобы не утруждать её, сунул большой палец за ремень и так и шёл, как ни в чём не бывало. Но при ходьбе всё равно отдавало в руку, поэтому, поморщившись, я достал косынку и подвесил её под удивлёнными взглядами дружинников, они и не знали, что я ранен. Это хорошо.

На улицах было столпотворение, я поначалу не понял что, а оказалось, воскресенье было, люди отдыхали и праздновали, на торгах, в Новгороде же их было три, царил праздник и веселье, которые немного натужно поддерживали скоморохи. Мы неподалёку от одного из торгов проходили, я слышал заунывную дудочку.

Именно контроль пространства вокруг меня и выручил. Когда из толпы вылетел нож и, вертясь, полетел ко мне, я ускорился, пропуская его, а за спиной раздался вскрик. Ещё в прыжке я метнул свой нож, но не в горло, а метили мне именно в это место, а в ногу. Дружинники, мгновенно разобравшись в ситуации, бросились к раненому нападающему, но тот был не один, трое, как я понял. Вот один из двух, пробегая мимо, наклонясь на бегу, резанул раненого по горлу и припустил вперёд. Выстрел моего револьвера – и его швырнуло о бревенчатый частокол забора. Сорок метров, далековато для прицельной стрельбы, но я попал в поясницу. Почти сразу грохнул второй выстрел, и пуля снесла с ног третьего нападающего, практически оторвав ему голову. Бежал тот в другую улицу, нас подстерегли на перекрёстке, но пуля быстрее. Не помогло молодчику даже то, что он бежал профессионально, уходя за тела зевак, прикрываясь ими, будто стрелы в спину ждал… или пули.

– Все мертвы, – лично осмотрев тела нападающих, подошёл ко мне старший дружинник, протягивая вытертый от крови метательный нож. Звали его Митрофан, успели познакомиться, пока шли к пристани. – Вдова татя побитого тобой их натравила. Я был на подворье, когда их выгоняли и обыск учиняли, видел одного из этих молодцов, запомнил. Точно она.

– Поквитаться надо бы, – посмотрел я на пожилую женщину, которую обихаживали другие женщины из зевак. Нож, пролетевший мимо меня, попал в неё. К счастью плашмя, но в лицо, выбив два зуба.

– То не твоё дело, княже, – нахмурился Митрофан. – На воинов городского посадника напали, да ещё прямо в городе. Сами разберёмся. Ты только скажи, почему в трёх стрелял? Метал, как я видел, один.

– Они вместе подходили, третий указал на нас и со вторым стал обходить нас по флангам. Думаю, целью был я. Двое других подстраховывали.

– Я опознал того, которому в шею галька попала. Голову почти оторвало, но точно он… О, наши дружинники бегут на грохот твоей ручной пищали, княже. Интересная штука, надо сказать.

Продолжать эту тему я не стал, сделал вид, что мне неинтересно, так что десятник отошёл в сторону и стал командовать. И уже через пять минут мы двинули дальше. Митрофан, надо сказать, отдавал толковые приказы, тела бандитов с улицы убрать и захоронить, а также направить людей на поиски вдовы убитого татя-купца. Митрофан явно не собирался спускать подобную наглость, думаю, начальство его стремления поддержит, рядовые воины так точно поддерживали.