телепортов, — это талант.

— Только в пробке люди ощущают равноправие, — философски заметила я.

— Ладно, пошли уже. Где-то здесь должна быть карта города. Наш Ауд в госпитале Святого Горгония.

Лавируя меж людских (и не только) потоков, мы с Фиром добрались до выхода из здания. Рядом с аркой висело полотно. Художник, конечно, был не гений, но в педантичности и скрупулёзности ему нельзя было отказать. Нужный госпиталь обнаружился в нескольких кварталах от телепортационного зала.

Пешая прогулка по булыжным улицам и мостовым была бы прекрасной, проходи она в молчании, но голос таракашки, которому досталась роль навигатора, время от времени комментировавший: «Поверни направо, через сто шагов, у дерева, сверни налево…» — портил все. Конечно, подсказки членистоногого дуэньи помогали сориентироваться, но в то же время и неимоверно раздражали.

Наконец, мы добрались до «пункта бэ».

В приемный покой я попала как раз в тот момент, когда одна сестра милосердия сменяла на посту другую. Дождавшись окончания данной процедуры, обратилась к милой молоденькой девушке в зеленом чепце:

— Скажите, я могу увидеть Ауда Эймвольта?

— Простите, а кем вы ему приходитесь? — проявила бдительность последовательница заветов Гиппократа, ответив вопросом на вопрос.

Я перебирала варианты: сестра? А вдруг Ауд — единственный ребенок в семье? Матушка? На роль родительницы я не тянула еще больше. А потом пришло озарение: эта милосердная сестричка еще только пришла, значит, Земиру, если даже та и была уже здесь, местная ресепсионистка в глаза не видела и не знает, как выглядит мисс Эймвольт.

— Его супруга, — ничтоже сумняшеся ответила я и, дабы дальнейших вопросов не последовало, задрала рукав с витиеватой вязью рун.

Не знаю, были ли у Ауда такие же или другие, но медсестра больше никаких вопросов задавать не стала.

— Палата номер двадцать семь, по коридору и направо.

Поблагодарив, я отправилась в указанном направлении.

О том, что больных и раненых много, свидетельствовало хотя бы то, что через приоткрытые двери палат было видно: пустующих коек нет. Я толкнула дверь, на табличке которой рунами было выведено: «палата номер двадцать семь». Мне повезло. Она оказалась одноместной.

То ли Ауд считался местной вип-персоной, то ли командиров принято было пользовать в отдельных апартаментах, но так или иначе, Эймвольт был один. Вот только, судя по числу бинтов и его бледному виду — глаза закрыты, дыхание поверхностное и редкое, — дракон пребывал в глубоком, возможно, искусственном, сне.

— И как нам его допросить? — задала я риторический вопрос.

Фир, высунувшийся из прически, деловито покрутил усами, перебежал на плечо, а потом по моей руке спустился на покрывало.

— Попробуем разбудить. Делать-то нечего…

Таракашка забежал на лицо спящего, уперся передними лапами ему в кончик носа и выдохнул комок синеватой энергии в ноздри дракона.

— Только не говори, что и меня ты так же будил.

— Хорошо, говорить не буду, но правды это не отменяет.

Ауд открыл мутные глаза.

— Где я?

— Во сне. Это все тебе снится. — Я старалась, чтобы голос был мягким и обволакивающим. — Скажи, что ты делал в день своей свадьбы во дворце, когда вышел из янтарной комнаты?

Лицо мужчины исказила болезненная судорога, словно ответ на вопрос требовал титанических усилий.

— Помню, что вышел из зала, помню темный коридор, — с трудом выговорил он и напрягся, словно не мог продолжить. В молчании прошло несколько минут. Наконец, он снова заговорил: — Дальше как стена. Только просьба Земиры нарвать букет белых роз, которые росли на клумбе…

— Белых роз? — уточнила я, а сердце уже выстукивало бешеную дробь.

— Да. — Дракон выдохнул и отрубился.

— Первородный мрак, Керемет тебя разбери! — Фир бушевал. — Не мог он отключиться чуть попозже…

— Белых роз, белых роз, — повторяла я вслух, а в голове звучал голос Земиры: «Он подарил мне букет пионов…» — Фир, мы с тобой идиоты. Надо было обратить на это внимание сразу.

— Ты о чем? — Таракашка перестал пинать в сердцах скулу Эймвольта, абсолютно безразличного к этакому надругательству.

— Скажи мне, когда цветут эти самые пионы в вашем мире?

До напарника, как до жирафа, начало доходить:

— В цветне, — протянул он. А потом, окончательно утвердившись, вынес вердикт: — Они месяц уже как отцвели. На клумбах даже королевского сада их в день вашей свадьбы уже точно не было…