Видение исчезло, воздух вновь стал обретать прозрачность, а в душе поднималась волна ярости: эта стерва, сидящая передо мной, только что меня убила. Графиня, ни о чем не подозревая, аккуратно поставила чашку, солнечный блик пробежал по лезвию ножа.

— Даже не думай! — Я сама не узнала свой голос. Было такое ощущение, что от него может расплавиться броня. А в душе уже все кипело. Злость буквально застила глаза, требуя выхода. Было одно желание — стереть с того, что еще недавно было миловидным лицом, ухмылку заведомой победительницы.

Руки стали наливаться огнем. Языки пламени, плясавшие на открытых ладонях, я воспринимала как нечто само собой разумеющееся. Захотелось собрать сгусток жара побольше и кинуть прямо в Ликримию.

Противница испуганно вжалась в спинку кресла, когда я, сама не осознавая как, начала закручивать на ладонях огненные торнадо.

— Я признаю свое поражение, — прошипела драконица. Ее глаза расширились от ужаса, и она, тихонько поскуливая, начала вставать, а потом и пятиться к балкону. Боком подходя к двери балкона, аккуратно, не спуская с меня взгляда, нажала на ручку и так же плавно переступила порог, а потом, резко оттолкнувшись уже не ногами, лапами, прыгнула вниз.

Спустя пару мгновений в небо взмыл фиолетовый дракон.

— Кесс, успокойся, успокойся, Кесси, иначе сила выжжет тебя дотла! — Крик Фира проникал в сознание как сквозь вату, мне не хотелось его воспринимать, но пытавшийся меня дозваться был настойчив. — Приди в себя! Вспомни о том, что тебя успокаивает: о доме, семье, отдыхе, я не знаю, море…

Сознание зацепилось за последнее слово… море. Лазурная гладь коктебельской бухты, величественный вулкан Карадаг и Золотые ворота… там мы отдыхали всей семьей несколько лет назад… Воспоминания, как неспешная волна, то накатывали, то отступали прочь, успокаивая.

Огонь на руках начал угасать.

Когда от него не осталось и следа (даже волдырей), таракашка с возмущением произнес:

— Ты что творишь, сумасшедшая? Ты только что чуть себя не угробила и весь замок не взорвала к мракобесам собачьим!

Когда Фир чуть поутих, он соизволил пояснить:

— Знаешь, на месте этой графини я бы, если мог, тоже бы дал деру: создать сердечник огненного торнадо без специальной предварительной подготовки, амулетов, заклинаний, на одной только чистой силе… На это не всякий сильный маг способен. Нужно испытать сильнейшее потрясение, которое напрочь сорвет крышу так, что уже будет наплевать на жизнь, чтобы суметь сотворить такое. Что на тебя нашло?

— Ты не поверишь… — И я рассказала Фиру о видении.

— Вот оно как! А я-то думал, что россказни о рикошете передачи силы — миф.

— Что за рикошет? — спросила на автомате, лишь бы что-то сказать, все еще сидя с неестественно прямой спиной.

— Говорят, что, когда маг, умирая, передает свою силу другому, то, проходя через принимающего, она может срикошетить по его способностям. Но это всего лишь предположение. Маги, если умирают своей смертью, то под конец жизни их магический резерв бывает почти пуст, и передавать собственно- то и нечего. А если так, как наш покойничек, обычно все до капли тратят на попытку сохранить себе жизнь: залечить раны или, может, проклятье напустить. Но вот нам с тобой попался редкий экземпляр, альтруист, чтоб его!

Хмыкнула на последнее заявление таракашки.

— Скорее всего, он просто не успевал проклятье на убийц наложить, для этого нужно пусть немного, но времени. А может, его кинжалом из алькулара — это металл такой особый, специально для убийства колдунов, чтобы те, умирая, тебя магией достать не смогли, пырнули. А нам вот его наследство досталось. Ну да я отвлекся, — сам себя перебил Фир. — О рикошете, который предположительно возникает при передаче силы. Судя по всему, у тебя была хорошая интуиция.

«Ну да, хорошая, — я усмехнулась, — такая хорошая, что Лихославского не учуяла…» Шестилапый же болтун, ничего не заметив, продолжал: