Именно тогда и заметила, как с периодичностью около получаса щель между дверью и косяком становится чуть больше. Не иначе, благодаря стараниям остроухого.
Пришлось опять перейти в режим «больная on-line».
Вечер тянулся долго: эльф шпионил, я делала вид, что не замечаю этого и болею.
Разнообразие в этот двойной спектакль внесла лишь Нария, причем в прямом смысле внесла. Вместе с подносом, на котором был ужин.
Внимательно проследив, чтобы я съела если не все, то хотя бы большую часть (камеристка на все мои возражения об отсутствии аппетита отвечала лишь одно: «Господин поручил мне заботу о вас, а чтобы поправиться, необходимо нормально есть»), я не стала ей возражать.
Единственное, о чем попросила служанку после ужина, — принести мне перо и бумагу, чтобы написать письмо супругу. Услышав пожелание, Нария скупо улыбнулась и отправилась выполнять просьбу. Она вернулась довольно быстро, неся походный планшет с чернильницей, а потом, шурша юбками, удалилась. Конечно, нехорошо было обманывать фрау почтенных лет, но мне нужен был слушатель. Хотя бы бумажный. А листы… огонь всегда славился отменным аппетитом, сжигая порою надежды, мечты, судьбы. С пергаментом он точно справится.
ДЕНЬ ТРЕТИЙ
Данный день в дневнике пропущен, поскольку не произошло ничего интересного, не считая полного упадка сил и безумного желания спать, коим и поддалась.
ДЕНЬ ЧЕТВЕРТЫЙ
Было давно за полночь. Перо царапало бумагу, выводя неровные строки. Все же шариковая ручка — гениальное изобретение человечества, а я — изнеженное дитя двадцать первого века. Но даже такая райтинг-терапия помогла. Фира все не было, я уже второй день разыгрывала немощную, чудом выжившую после катастрофы. Напряжение все накапливалось и требовало выхода.
Рассказать, хоть кому-нибудь, но рассказать, чтобы не сойти с ума, чтобы ощутить себя живой, вменяемой. А нужно молчать, иначе — смерть.
Поэтому-то и решилась озвучить просьбу камеристке. Пусть с обманом, но все же. Как только Нария принесла походный планшет с листами пергамента и маленькой чернильницей-непроливайкой, руки так и зачесались. Я не стала их удерживать: понеслась душа в рай. Описывала все случившееся, хотя до этого ни разу не вела дневник, и чувствовала, как становится легче.
Перечитала, всматриваясь в строки. Гусиное перо все же знатно изменило почерк. Такое ощущение, что царапал по пергаменту второклашка, не иначе. Но, пробежавшись взглядом по написанному, поймала себя на мысли, что обдумываю сложившуюся ситуацию, но уже со стороны.
Решение о плане дальнейших действий пришло само. Кое-что можно разузнать и без усатой дуэньи.
Я сидела на кровати, укрыв ноги одеялом, папка-планшет, заменявшая стол, лежала у меня на коленях. Пламя двух свечей, стоявших в канделябре, извивалось в причудливом танце. За окном ночь уже давно правила балом. Дом спал, бодрствовали только два полуночника: я и мой шпиён. О последнем сообщил легкий сквознячок из щели чуть приоткрывшейся двери.
Нет, этот остроухий меня достал!
Сделав вид, что ничего не заметила, я положила листы на прикроватную тумбу и задула свечи: пусть думает, что легла спать.
Сквознячок погулял еще немного по комнате, но, решив, что хорошего помаленьку, быстро моцион закончил, как только с той стороны дверь бесшумно прикрылась. Я выждала пару мгновений, а потом, припомнив кое-что еще из практики летних лагерей, отправилась искать кувшин или горшок. В ванной, в темном углу обнаружилось ведро. Ржавое, оно напоминало доспехи шведского рыцаря, пролежавшие многие века на дне Чудского озера и поднятые на поверхность не иначе как сдуру аквалангистами. Но, как ни странно, оно было целым. «Подойдет», — решила я и потащила находку к кранам. Наполнила водой больше чем наполовину и понесла добычу в спальню.
Косяк и наличник двери были широкими, так что, зацепив дужку ведра за выпирающую шляпку гвоздя, я хоть и ненадёжно, но закрепила его.
Теперь всякий, пожелавший ко мне тихонько войти без стука, будет окачен холодной водой.
Притаилась под одеялом. Сон, как назло, шел, и зевать хотелось немилосердно, но я бдела, за что и была вознаграждена в итоге.
