В несколько шагов аспирант приблизился и резко схватил за плечи. Рывок в сторону оказался для меня полной неожиданностью. Лихославский буквально запихнул меня в узкий простенок между шкафом и вытяжкой.

— Ну же, будь хорошей девочкой, не упрямься. Я же знаю, ты специально для меня так оделась, и осталась наедине тоже специально. Вы все так делаете, провоцируете, а потом ноете, что не хотели. Хотели, еще как хотели. — Его жаркий шепот прямо в лицо напугал. Еще больший страх я испытала, когда руки мужчины бесцеремонно проникли под юбку и начали жадно шарить в районе живота, все выше задирая подол платья.

— Что вы делаете? — Происходящее настолько не укладывалось в голове, что я в первый момент растерялась.

— Ну что тут такого. Доставим друг другу немного удовольствия. Ты вроде ничего, а я тебе нравлюсь, я всем нравлюсь… — Это был голос одержимого, маньяка.

Первый шок прошел, и я начала отчаянно сопротивляться. Осознание, что меня сейчас банально изнасилуют, придало сил. Заорала, но Лихославский тут же приложил меня затылком о стену так, что едва не потеряла сознание, а потом заткнул рот одной рукой. Этот ненормальный же, не теряя времени даром, стаскивал с меня колготки. Его штаны уже были приспущены, и оттопыренный член подрагивал в возбуждении.

В этот момент я ненавидела все и вся: идею сменить прическу, короткое платье, эту двуличную аспирантскую заразу. Тяжесть его тела и ощущение, что сейчас он овладеет мной, были невыносимы.

Кто-то дернул дверь с той стороны, проверяя: открыто ли? На мгновение Лихославский отвлекся и я, толкнув его, рванула из простенка. Не успела. Он нагнал буквально через пару шагов. Яростное сопротивление, звон разбивающегося стекла и полет.

Все было как в замедленной киносъемке. Я, летящая спиной вниз, и падающие сверху в лицо осколки. Все медленнее и медленнее. Стекло застывало, вязло в воздухе, как в смоле, и мое тело вместе с ним. На уровне подоконника второго этажа, когда до земли осталось совсем чуть-чуть, я и вовсе зависла в воздухе, не в состоянии пошевелиться. Только скосила глаза сначала в одну, потом в другую сторону. Сюрреалистичность происходящего пугала даже больше, чем то, что я сейчас разобьюсь. Потому как падение с четвертого этажа и его итог — хотя бы подчиняется законам физики и, что уж говорить, неприятно до летальности, но типично, а вот то, что происходило сейчас…

Здоровенного таракана (с ладонь, не меньше, не иначе родственник мадагаскарских), прыгнувшего мне на грудь, в этой ситуации я уже восприняла спокойнее, а вот то, что он говорящий, — нет. Захотелось банально заорать, но не могла — губы не слушались.

Меж тем усатый родственник пруссаков изрек:

— Жить хочешь? — и, привстав на заднюю пару лапок, словно сурикат, потер перед собой передними.

Возможность говорить вернулась. Орать, кстати, тоже, чем я незамедлительно воспользовалась.

Таракан недовольно пошевелил усами после того, как звуковая волна иссякла.

— И почему мне всегда достается роль парламентера? — сам себе пробурчал таракашка. А потом, обращаясь уже ко мне, добавил: — Еще раз спрашиваю: жить хочешь?

— Дддаа, — выдавила из себя. Насколько бы нереальной ни была ситуация, близко знакомиться со льдом и асфальтом мне все же не хотелось. Как и превращаться в отбивную.

— Тогда у меня к тебе есть деловое предложение: ты помогаешь мне уладить одно дельце в другом мире, а я возвращаю тебя в этот. В эту же самую точку.

— И какая мне от этого выгода — разобьюсь же? — подытожила я.

— За это можешь не волноваться. Смягчу падение, отделаешься сломанной рукой или ногой. Окружающие посчитают это чудом, а ты будешь рассказывать, что вся жизнь пронеслась перед глазами.

В этот момент я поняла, не важно, соглашусь я или нет, клиентом доктора мне быть. Эскулап нацепит на меня ярлык обязательно, вот только кто это будет: патологоанатом или психиатр? Мозгоправ был как-то привлекательнее (все-таки говорящий таракан — пусть и шиза, но с ней жить проще, чем с пробитым черепом), и я решилась.

— Хорошо, я согласна. Только сразу предупреди, что от меня требуется. Некоторые вещи я физически выполнить не смогу.

Тут я не лгала. На шпагат, например, садиться не умею, базу Пентагона тоже не взломаю.

— Да от тебя особо ничего и не требуется, пару часов поизображаешь дочь придворного алхимика и вернешься сюда, долетать остаток пути. — Таракашка зашевелил усами, описал круг на моей груди, а потом по шее забежал на лицо. Его усы начали щекотать мне ноздри.

Меня не стошнило лишь по одной причине — двигаться не могла.

— Ну, раз ты согласна… — протянуло насекомое, а потом патетично прогнусавило: — Прентуриармус эолирмис.

Тело окутало сияние. В мозгу не к месту возникла мысль: «А каков спектр его свечения? Без радиоактивных волн, надеюсь?» Постепенно свет становился все ярче, настолько нестерпимый, что вызывал физическую боль, от которой я и отключилась.

Пришла в себя, лежа на чем-то твердом, жестком и холодном. Булыжная мостовая? По ощущениям так оно и было.

— Как похожа! Просто отражение в зеркале, вылитая Кесси… — Незнакомый мужской голос с характерными старческими нотками. Вроде и нет в нем явного брюзжания, визгливых интонаций, а слушаешь и понимаешь — не молодой, совсем не молодой человек говорит.