Профессор хмыкнул.

– Удостоверение – это бумажка, молодой человек. За деньги можно изготовить любое, и не хуже настоящего. Даже если оно подлинное, это еще ничего не значит.

– То есть как?! – Первой эмоцией, которую вызвала у меня параноидальная подозрительность ученого, был гнев, но чем дальше, тем больше во мне нарастало внутреннее напряжение и тревога. – Что вы хотите этим сказать? Вы не доверяете нашей организации?

– Поверьте, у меня есть чрезвычайно серьезные основания доверять только одному человеку – тому, кого я вижу в зеркале.

– Вам не кажется, что это перебор?

– Не кажется. Держите-ка!

Он залез левой рукой в стоящую у его ног сумку, вытащил оттуда что-то и бросил мне. Я инстинктивно поймал. Это оказались наручники.

– Что еще за шутки? – процедил я.

– Не имею привычки шутить с собственной безопасностью, господин Стрельцов (если вас действительно так зовут). Знаете, дробовик на близком расстоянии – страшное оружие. Если не хотите, чтобы я разворотил вам живот, вы наденете их на свою правую руку и пристегнете себя вон к той трубе.

– Послушайте, я не сделаю вам ничего плохого!

– Это вы так говорите. Но у меня нет ни малейших оснований доверять вашим словам, молодой человек. Пока нет. Но, возможно, эта ситуация изменится. Пристегните себя к трубе, ну!

Он столь решительно повел стволом дробовика, что я счел за лучшее подчиниться.

– Отлично! А теперь осторожно кидайте к моим ногам все оружие, которое у вас есть.

Поколебавшись, я бросил на пол пистолет и нож, а затем подтолкнул их к нему ногой.

– Это все?

– Почти. В рюкзаке разобранная винтовка. Но, будучи пристегнутым к трубе, я никак не смогу ею воспользоваться и даже извлечь. Может, хотя бы сесть мне позволите?

– Слева от вас в пределах вашей досягаемости стоит табуретка. Устраивает?

– Премного благодарен! – с сарказмом произнес я, усаживаясь. – Не скажете, к чему все эти драматические эффекты?

– Скажу. Попозже. Когда удостоверюсь, что с вами можно говорить.

– Да почему же нельзя? Чего вы боитесь, черт возьми?! Кем меня считаете? Новым-террористом? Так я через них к вам пробивался. И выжил с трудом, заметьте. Мой не блестящий вид – как раз последствие моей схватки с ними. Они не отказались бы до вас добраться!

– Сказать-то все можно, молодой человек. И не только сказать. Можно наделать себе синяков и ссадин, порвать одежду и вываляться в грязи, только чтобы все выглядело правдоподобно.

– Но что же делать? – в отчаянии воскликнул я. – Вы же ничему не верите! Чертовски трудная задача – доказывать, что ты не верблюд! А доказывать это, простите, параноику – тем более!

– То, что вы называете паранойей, на самом деле – разумные меры предосторожности. И знай вы то, что знаю я, поняли бы.

– Трудно понять, если вы ничего мне не расскажете.

– Есть один способ убедить меня в том, что с вами можно иметь дело.

– Какой же?

– Не слова. Но для начала…

Профессор положил дробовик на стол. Затем его рука снова нырнула в сумку и вынырнула оттуда… с транквилизаторным пистолетом, из которого он дважды выстрелил в меня.

– Какого черта?!

Я успел произнести только это, прежде чем отключился.

Пришел в себя я уже в другом помещении. Оно явно было научной лабораторией. Судя по оборудованию, химической или медицинской. Я сидел на чем-то вроде стоматологического кресла, надежно прикрепленный к нему тугими и прочными ремнями за руки, за ноги и туловище. Даже шевельнуться было проблемой. К тому же к моим запястьям и голове крепилось несколько электродов. Воскобойников находился тут же. Он сидел за столом спиной ко мне и корпел над какими-то пробирками.

– Какого черта, профессор?! – возмущенно повторил я свой последний перед потерей сознания вопрос: от потрясения и злости больше ничего в голову не пришло.

– А, очнулись! – Воскобойников повернулся. – Вовремя! Сейчас нам с вами нужно будет немного пообщаться.

– Да я за этим и пришел, сумасшедший вы старик! – в бешенстве бросил я. – А вы что творите?!