щеку противоположную. — И последний… — Она задумалась. — Последний был высокий, здоровый, видный такой мужчина. Прапором они его звали. Точно, Прапором.

— Опишите его.

— Ну, высокий такой, видный, вежливый даже. Волосы светлые, так вот набок зачесаны, — она рукой показала. — Нос… крупный такой нос. Прямой, но крупный. Голос сильно хриплый, да, как простуженный. Да, мизинца на левой руке нет. Не совсем, а половинка осталась.

— Татуировки?

— Нет, никаких татуировок. Ну, где их видно.

— Что они делали?

— Пили в ресторане все время. А так не буянили, не мешали никому, тихо себя вели. Так пьяными и съехали.

— К платформе как они двинули? Пешком? Подвез кто-то?

— Повар наш их отвез, Коля. На рафике. Заплатили ему.

— А Коля здесь сейчас?

— Позову, — с готовностью подкинулась она с кресла.

— Да я сам с ним поговорю, — остановил я ее. — Вы мне вот что скажите: они с кем-то из местных общались?

— Если в ресторане только, а так все сами.

— А в ресторане с кем могли?

— Не скажу, не знаю. Сюда каждый день одни и те же ходят, поэтому не запомнишь.

— Я понял. Пойду с вашим поваром поговорю. Спасибо за помощь.

— Пожалуйста, — Тамара Сергеевна испустила вздох откровенного облегчения, хоть я ей пока ничего не обещал.

Ресторан был… вот как и гостиница, такой типичный провинциальный ресторан. Но на столах скатерти и даже салфетки в полосатых пластиковых стаканчиках. На стенах картины, все больше пейзажи, наверняка из краеведческого музея какого-то вывезли, потому что все больше средняя полоса изображена, церкви на фоне леса и все такое. На потолке знакомые по старым временам люстры из пластика «под хрусталь». А вот стаканы и бокалы хрустальные, чешские, я такие помню, дефицитом были, признаком благосостояния, можно сказать. Пахло жареным мясом. Заняты три столика. За двумя небольшие компании, причем одна с женщинами, за третьим один мужчина с газетой сидит, пиво пьет. Радио включено, играет музыка какая-то.

Что не совсем типично — барная стойка, причем явный новодел, больно уж не в стиль. За ней на высоком табурете сидит то ли бармен, то ли официант — средних лет мужик в белой рубашке и даже с бабочкой. Он вскользь посмотрел на меня и снова уставился в окно. Не знаю, что он там увидел, потому что окно почти полностью кусты сирени закрывают. Навстречу мне вскакивать не стал, не счел клиентом, наверное, по одежке встретил. Ну да, на мне офицерские брюки в сапоги и брезентовая куртка, а купечество местное, как я посмотрю, сплошь в «новоделе», в костюмах индпошива, так сказать. Ткань, кстати, сейчас чуть не самый ценный товар из всех, что мародерам находить доводится.

— Вы куда? — вскинулся официант, когда я направился на кухню.

— Туда, — я показал пальцем на дверь с окном и тут же махнул удостоверением. — Милиция.

— А-а, — протянул тот и плюхнулся на свое место.

В кухне я нашел двоих. Молодая женщина быстро резала овощи, а мужчина лет тридцати задумчиво смотрел в кастрюлю, из которой валил пар.

— Супчик? — спросил я с порога.

— Борщик, — в тон мне ответил он. — Сюда только персоналу вход разрешен.

— Милиция, — я показал удостоверение. — Есть пара минут на вопросы ответить?

— Прямо сейчас нет, занят очень. Дайте десять минут, чаю в зале попейте, например. Хорошо?

— Как скажете.

— Базиль! — повар, высунувшись в окошко, окликнул официанта. — Кофейку свари пока товарищу из милиции, хорошо?

Базиль, в миру наверняка откликавшийся на Василия, с готовностью кивнул:

— Не проблема, сейчас сварю.

Кофейку. Интересно, когда я в последний раз пил настоящий кофе? Если считать настоящим растворимый, то лет пять назад, натащили тогда его в город во множестве, в герметичных банках, завалявшихся на уцелевшем складе. А так цикорий, который мне сейчас Базиль и сварит. Но зовем мы его «кофе». То ли по инерции с былых времен, тогда тоже такой продавался, сверху «кофе» написано, а ниже маленькими буквами «цикориевый», а может быть, просто хочется думать, что вот у нас и кофе есть, совсем жизнь почти что нормальная. За второе голосую.

Базиль быстро сварил турку кофе, перелил в чашку и принес ее мне на маленьком блюдце, выставив рядом фаянсовую сахарницу с цветочками.

— Сколько с меня?

— Да вы что, не надо денег.

— Сколько? — повторил я.