Вот только для того, чтобы вернуться туда, где лежал сгоревший квад, нужно было сначала дожить до рассвета. А что-то подсказывало Вииру, что сделать это будет совсем не просто. То, что до сих пор они не столкнулись нос к носу ни с одним из обитателей Усопших Земель, многие из которых наверняка ориентировались в темноте гораздо лучше людей, ровным счетом ничего не значило. Хищник мог неслышно следовать за ними по пятам, выбирая момент для нападения. Или, затаившись, ждать, когда они сами к нему придут. Смерть в Усопье не должна была красться на двух или четырех ногах. Она могла упасть сверху и даже вырасти из-под земли. В общем, вариантов сгинуть предоставлялось много. Гораздо больше, чем шансов на спасение.

Но пока они еще были живы. А значит, игра в прятки со смертью продолжалась.

Вывернувшаяся из руки ветка хлестнула рамона по лицу. Хамерхаузен невольно подался назад и что-то тихо прошипел сквозь сжатые зубы.

Из темноты послышалось ответное шипение. Тихое, но вполне отчетливое.

Хамерхаузен замер.

Затаился.

Попытался представить, будто он вообще перестал существовать.

Кто-то из старых рамонов рассказывал, что дикие звери реагируют на некие биотоки, излучаемые мозгом. Если ты сам сумеешь убедить себя в том, что ты мертв, то и зверь в это поверит. А падалью хищники не питаются.

Хотя не исключено, что это только рамонская байка. Хамерхаузен ни разу не встречал человека, которому действительно удалось таким образом обмануть зверя. Пусть даже обычную домашнюю кошку.

Шипение послышалось снова.

Но откуда оно доносилось? Хамерхаузену вновь не удалось определить направление.

Должно быть, виной всему была темнота, будто обволакивающая тело рамона и полностью дезориентирующая его. Хамерхаузен сам себе казался похожим на хрупкую стеклянную вещицу, обложенную плотным слоем ваты и убранную в коробку. Где про нее могли и вовсе забыть. Как можно было понять, откуда доносится шипение, если он не мог определиться даже с собственным местоположением в пространстве.

Где тут верх, а где низ?

Где земля, а где небо?

Сколько им еще суждено было пройти до того, как затаившийся во мраке хищник бросится на них, чтобы сомкнуть зубы на горле?

Хотя почему именно хищник?

Придерживая в темноте ветки руками, он запросто мог схватить вместе с веткой ядовитую змею.

Или огромная сколопендра могла упасть за шиворот.

Хамерхаузен невольно поморщился – мерзость-то какая!

Стать твою, куда они вообще направляются?

Регина, наверное, думает, что Хамерхаузен знает ответ хотя бы на этот вопрос.

Но нет, он тоже не в курсе.

Если бы не проклятущая темнота!..

Снова шипение.

Зловещее, как щелчок взведенного курка.

А затем – негромкий стрекочущий звук. Как будто кто-то несколько раз резко встряхнул пустую, высохшую тыкву, внутри которой труха и семечки.

– Отпусти мою руку, – шепотом произнесла Регина, едва не касаясь губами уха Виира. – Ты делаешь мне больно.

Не замечая того, Хамерхаузен все крепче сжимал руку девушки.

– Извини. – Виир ослабил хватку.

– Почему мы стоим?

Хороший вопрос, твердь твою!

Хамерхаузен и сам не отказался бы узнать на него ответ.

– Тебе страшно?

С чего это она взяла?

Да что вообще себе позволяет эта рыжая!

Хочет сказать, что ей все абсолютно побоку: мрак, хищные звери, зловещее шипение?..

Усопье, суть его!

– Ты слышишь?

– Что?

– Шипение.

– Да.