Когда я заканчиваю эту историю, Ира достаёт ручку и, закрываясь ладонью, что-то выводит. Затем протягивает мне. "Я.Т.Т.Л." – написано сверху на полях. И это "тоже", и признание в письменной форме, аббревиатурой, на полях моего Корабля спасения, вызывает грустную улыбку. А я уже давно сказал ей, что люблю. Ещё на третьей неделе. Неожиданно для нас обоих. Обычно я крайне осторожно отношусь к этой фразе и до этого, в таком контексте, произносил её один или два раза. Но тогда нам было так здорово, чувства были столь чисты и возвышенны, что я не удержался и сказал.
Ещё рюмочку? Давайте-давайте! Не стесняйтесь! Опять один? О, народ… О, народ![33]
Незадолго до Корабля я нашёл меч и пистолет. Тоже детские. Меч был маленький, но красивый. Я решил, что у настоящего воина должен быть меч. И подобрал. Потом нашлась ещё одна штуковина из стальной проволоки, совершенно неясного назначения. Из неё торчали два наклонных штыря, на концах закрученных в кольца, размерами идеально подходящие к мечу. Я вставил меч эфесом в кольца и воткнул штуковину в приборную панель.
А пистолет был совсем как настоящий, увесистый, с тугим затвором. Взводить его было приятно. Только патронов к нему не было. Его я тоже положил в машину. Каждое утро, когда я выходил из дома, меня ждали мой меч и мой пистолет. Ритуал повторялся неизменно – я садился, брал пистолет, взводил и стрелял себе в правый висок. Потом клал оружие на место, включал двигатель и ехал завтракать.
Пистолет в итоге сломался от частого употребления, и я его выбросил. А меч и по сей день воткнут в приборную панель.
Кажется, алкоголем тут не обойтись. Иду в спальню, достаю из тайника марки[34], кладу одну под язык и в ожидании кислотного прихода подлечиваюсь косяками.
В тридцать лет пропал смысл. Я больше не видел его в том, чем занимался изо дня в день. Стало окончательно ясно, что основная цель всех человеческих действий состоит в постоянном замазывании внутренней пустоты. Я решил прекратить лицемерный самообман и три года учился неотрывно глядеть в эту бездну.
Замазывание подобно звону погремушек из масс-медиа, мнимых идеалов и социальных установок, которым общество бряцает пред носом индивидуума, чтобы отвлечь от ужасающей пустоты. С этим пора было покончить, и в неистовом поиске оптимальной кривой, проходящей через точки локальных минимумов топографии моих психозов, я бросил работу, учёбу, выписался из рядов кого бы то ни было, порвал все отношения и свёл практически к нулю контакт с внешним миром. Я говорил по десять слов в день и старался прекратить какие-либо действия, избавиться от привычек, от вовлечённости любого рода… А затем стал тренироваться останавливать внутренний диалог.
По сути мы имеем дело не с миром, а с его описанием, ежесекундно формирующимся в голове. И эта разница существенна. Мир теряет вкус и цвет, потому что ум взрослого человека мгновенно категоризирует любые явления, подменяя их ярлыками. Вот, скажем, конфета: в детстве я ел конфеты и чувствовал подлинный вкус. Это было неописуемо здорово. А сегодня я имею дело с интерпретациями, точнее, с инвентарным списком.
Я не вкушаю такую невероятно вкусную штуку, а грызу ярлык с маркировкой "Конфета", и уже не способен получить то былое удовольствие, когда я ел конфету всем телом, всем естеством, и был истинно счастлив. И так со всем остальным, ладно конфета… есть вещи и поважнее. Но и их, для меня, взрослого, вроде как и нет. Нет ничего. Ни солнца, ни ветра, ни любви, ни счастья, – одни номенклатурные наименования.
Но тогда внутренний диалог мешал мне совсем в ином смысле, постоянным шелестом истёртых ярлыков, отвлекая от созерцания таившейся внутри космической пустоты. И я вёл борьбу с этим явлением. Но когда удалось избавиться от вещей, заслонявших бездну, меня охватил панический страх и депрессия. Я старался превозмочь собственные фобии и в какой-то момент осознал, что страх, как и сопротивление ему, – лишь очередной способ
