– Трахаться? – она поперхнулась. – Вместо того, чтобы пригласить в приличное место, где можно культурно отдохнуть… Так нет же, сразу выпить! Пиво! На первом свидании! Пиво!
На этом вопле я со скрипом разворачиваю машину через сплошную полосу.
– А куда мы теперь? – спрашивает она, не выпуская ручку двери, в которую судорожно вцепилась во время последнего виража.
– А теперь – домой.
Обратный путь проходит в гробовом молчании. Выйдя, она надменно одёргивает курточку, а я еду в местечко, где варят пиво и водятся сочные свиные стейки, которые не выходили из головы ещё по дороге к ней.
Тем временем подходил срок сдачи проекта, да и сама работа была во многом завершена. На прошлой неделе мы окончательно определились с датой эксперимента в больнице. На этот раз предполагалось обойтись без приключений, всё штатно – опыт на свинье, без человеческих трупов, душераздирающих драм и суматохи с полётами.
В преддверии ответственного события я проявил невиданную самоотверженность, пожертвовав последней отдушиной, оставшейся в этом бедламе, и остался в пятницу на работе. Впрочем, последние месяцы безразлично, дома либо в офисе, я и так трудился целыми днями, а зачастую и ночами.
Вечерело. Все разошлись, и только Ариэль, как двести девяносто девятый спартанец, бьётся с превосходящими силами противника. С телефонной трубкой, словно партизан со связкой гранат, бросающийся под гусеницы фашистского танка… впрочем, я увлёкся, спартанцы с фашистами – это художественный перебор. Как бы то ни было, из-за двери доносятся сдавленные взрыки, чувствуется, что борьба идёт не на жизнь, а на смерть. Но вот отзвучал последний яростный рёв и, шваркнув трубку, Ариэль распахивает дверь, чуть не срывая с петель.
Он взбудоражен и растрёпан, будто не по телефону беседовал, а буквально рвал на себе волосы. Как можно добиться такого эффекта с его короткой стрижкой – непонятно. Разве что действительно напяливая шлем во время разговоров. Но это лишь мои домыслы, а сам я нахожусь напротив в лаборатории и занимаюсь упаковкой аппаратуры.
Начальник ошалело осматривается и, не обнаружив более достойного объекта для приложения организационно-созидательного порыва, бросается ко мне.
– Ну? Что? Как оно?
Протараторив дежурную форму приветствия, он выдёргивает из горы приборов первый попавшийся и с ушераздирающим хрустом заворачивает его в несколько слоёв пузырчатого полиэтилена, который так любят щёлкать барышни определённого склада ума. Потом хватает изоленту и, с пронзительным скрипом обмотав всё это дело, принимается остервенело пихать в коробку.
Однако ёмкость заметно уступает в размерах предполагаемому содержимому, что нисколько не смущает шефа, не привыкшего пасовать пред лицом обстоятельств. В таком ключе и примерно с таким же успехом мы некоторое время пытаемся работать в паре, пока он не успокаивается, и мне не удаётся выпроводить его, заверив, что осталось не так уж много, и я прекрасно управлюсь сам.
– Только учти: наше будущее в твоих руках, – взмолился Ариэль, завершая свои ЦУ, – прошу тебя…
– Не беспокойся, – я с трудом сдерживаю улыбку. – Иди отдохни, ты тоже немаловажный элемент нашего успеха, почти как генератор-приёмник.
Если до визита я успел порядком утомиться и уже проклинал эти приборы, тем более, что время поджимало, то после ухода начальства почувствовал заметное облегчение и почти наслаждался, несмотря на вынужденную спешку. На самом деле, когда выдаётся работать руками, я порой задумываюсь, правильно ли выбрал род занятий. Делать что-то руками для меня всегда в радость, должно быть, из-за соприкосновения с осязаемой субстанцией, имеющей вес, плотность и фактуру, и дающей ощущение реальности, в отличие от виртуально-абстрактного онанизма, которым я занимаюсь
