Что бы я там ни говорила, а Рим не зря пытался мне мозги вправить. Единственное, что я достоверно знала о древнем кладбище, так это координаты. Все остальное покоилось в глубинах памяти, надежно запертых в разделе под названием «ненавистные уроки истории». Историю, в особенности историю человеческой цивилизации, я недолюбливала.

Вялое течение мыслей прервал тихий голос, заставивший меня вздрогнуть.

– Можно? – приблизилась шерга.

Началось паломничество к бедному несчастному пилоту.

Я лишь плечами пожала, что Мэла восприняла как дозволение присоединиться. Само собой, мне была интересна причина ее прихода, и я не преминула воспользоваться даром эмпатии. Лучше бы я этого не делала. Чуть не захлебнулась в потоке ее безразличия. Пустая. Перегоревшая.

Пол стандартных часа мы молчали, разглядывая отсветы бликов от приборной панели на стенах. Я, как всегда, сидела в темноте, превращенной сиянием приборов в полумрак.

– Спасибо, – еле слышно выдохнула Мэла, разрушая тишину.

Всего одно слово поставило меня перед дилеммой. В силу произошедшего за последние стандартные часы моя истинная натура была готова хладнокровно послать всех, желающих поучаствовать в задушевной беседе. Как оказалось, у меня проблем не меньше, причем намного более глобальных, чем у всей команды, вместе взятой. Но эмпат во мне не позволил смалодушничать, напомнив, как погано было когда-то мне самой.

– Ты здорово меня подставила, Мэла. – Прямой взгляд шергу не смутил.

– Извиняться не буду, – улыбнулась она. – Рим огласил приговор. За нарушение прямого приказа меня вернут отцу. Поверь, это самое страшное, что он мог сделать.

– Не вижу особой печали на твоем лице, – позволила я себе толику иронии.

– Ой, да брось, Ина, ты же прекрасно понимаешь, что мы вряд ли вернемся живыми, – легкомысленно отмахнулась она. А потом добавила, помолчав немного: – По крайней мере, не все.

– И всего бы этого не было, прояви ты терпение, – укоризненно посмотрела на нее.

– Я пять стандартов терпела, – рыкнула она.

– Расскажешь? – увела разговор подальше от суицидальных мыслей.

– Да нечего особо рассказывать, – равнодушно произнесла она. Ну да, конечно, а сюда ты пришла на меня полюбоваться. – Однажды я влюбилась. Он безродный, всего сам добился. По-нашему, выскочка. Но знаешь, я его за это и полюбила. Однажды перешел дорогу влиятельному лицу. А эта тварь вместо стандартной процедуры смещения с должности взяла и отправила его в черный сектор, который, по слухам, заполонили немертвые. Просто взял и отправил на смерть. Само собой, это незаконно, но связи в нашем мире многое значат. Я узнала обо всем спустя полстандарта. Когда его мать получила уведомление о смерти. Представляешь, электронное уведомление! И я начала мстить. Достала почти всех, но папаша испугался и засунул меня в академию. Ты бы смогла упустить представившийся тебе шанс?! – Ее голос сорвался.

– Я не ты, – пожала плечами, не желая признаваться в том, что я свой шанс не упустила.

– Но ты тоже любила, – выпалила вдруг она. – Твоя реакция на мою провокацию, – последовало пояснение на мой изумленный взгляд. – Ты не контролировала свою мимику. Тут не нужно быть эмпатом, чтобы разгадать. Вдобавок ко всему ты не отказала мне в помощи, несмотря на то что поняла обман. Да, да, не удивляйся, это я тоже смогла вычислить.

– Пусть даже и так, – пожала плечами. – Не обольщайся, я всего лишь решила вновь поиграть в старые игры.

Вот что я действительно не хотела обсуждать сейчас, так это собственные чувства. Боялась ненароком выдать себя. В моем состоянии немудрено.

– Иногда я тебя боюсь, – улыбнулась она. – Но моя благодарность не знает границ. Поэтому отныне я должна тебе.

Вообще-то меня сейчас одарили великой честью. Но проникнуться ею мне было недосуг.

– Ты так сильно его любила? – поразилась я.

– А ты? – вернули мне вопрос.

Тут-то я и поняла, что от разговора не отвертеться. А от его искренности многое зависело. Мэла в ее состоянии ложь и правду распознает довольно быстро. У нее сейчас звериные инстинкты обострены донельзя. Похоже, здесь не эмпат нужен, а врач с убойной дозой успокоительного.

– У малоразвитых цивилизаций есть одна особенность, они мистифицируют то, чего не могут объяснить. Создают воображаемый образ, якобы управляющий их жизнью, и называют его богом. Образ любят, почитают и поклоняются. Я тоже кое-кого обожествляла, сколько себя помню. Любила настолько, что готова была умереть по одному его слову.

Оказывается, говорить правду гораздо труднее, нежели ложь.

– И? – затаила она дыхание.

– А потом я повзрослела, поняла, что ему это не нужно. И попыталась полюбить себя. В целом вышло неплохо, – пришлось признаться мне.

Странно, что столь спокойно об этом говорю.

Она молча уставилась на меня странным взглядом, а потом рассмеялась и произнесла: