не могли в натуре.

А прокурор продолжал вести дозволенную судом речь:

— Преступное деяние вышеозначенных господ полностью изобличено, доказано, и обвинение требует…

— Попрошу уважаемого прокурора не частить, — прервал его председатель суда довольно скучным тоном. — Судебное присутствие должно само разобраться в вашем обвинении беспристрастно и невзирая на лица. Наше дело судить, а не штамповать бумаги из военной прокуратуры. Давайте подробнее, советник… И по сути дела.

— Вы позволите, ваша честь, предоставить суду вещественный результат преступного деяния обвиняемых?

— Не имеем ничего против. Даже настаиваем на этом. Суду нужны доказательства, а не голословные обвинения, — председатель суда откинулся на спинку кресла.

По знаку прокурора солдат с такими же светло-зелеными, почти салатовыми обшлагами мундира, как и у остальных судейских, внес на помост пару обыкновенных сапог.

Прокурор кивнул, и солдат поставил сапоги на судейский стол.

— Это все? Только пара сапог? — спросил удивленный председатель.

— Тем более что оба они на левую ногу, — заметил левый заседатель с коротким смешком.

— Действительно, — поддакнул ему правый заседатель.

— Ваша честь, уважаемый суд, — прокурор театральным жестом указал рукой на сапоги. — Я вас прошу сравнить подошвы этих сапог.

Пока судейские щелкали ногтями по подметкам, прокурор окинул взглядом публику, то есть нас, стоящих рядами в партере, если можно так выразиться, и гордо вскинул голову, красуясь перед нами.

— Господин прокурор, может, вы не будете загадывать нам ребусы с обувью, а объясните существо дела, — обратился к нему левый заседатель.

— В том-то и суть, ваша честь, что именно в этом и состоит рассматриваемое дело. Вот даже вы, трое опытных людей с богатым жизненным багажом, не обнаружили никакой разницы. Что же тогда можно сказать о ежегодных инспекциях мобилизационных складов в нашем городе, когда инспектора лишь лениво проводят взором по стеллажам с сапогами, и главное в их работе состоит в том, чтобы количество единиц хранения совпадало с таковым числом в отчетных бумагах интендантства. Между тем подошва одного сапога нормальная, кожаная. А другого — картонная! Хотя и внешне, и на ощупь они просто идентичны.

Прокурор сделал паузу, дождался того, что высказанный им факт усвоен и судом и публикой, и продолжил, указывая пальцем на фабриканта:

— Этот вот господин, по имени Салмон Арш, тридцати семи лет, подданный империи, предприниматель, владелец картонажной фабрики из соседнего города, изобрел такой замечательный картон, который не отличить от красивого терракотового оттенка новой полированной подметочной кожи. Но! Данный картон не обладает свойствами кожи и в дождь, и мокрую грязь ведет себя, соответственно, как бумага. То есть раскисает и разваливается. Довольно быстро. Справедливости ради надо отметить, что, изобретая столь занятную вещицу, господин Арш имел в виду пустить ее на благую цель — переплетное дело, однако с этим прогорел. Издательства в империи первыми в мире перешли на выпуск книг не в бумажной обложке с последующим их переплетением в частных мастерских по желанию клиента, как то до сих пор делается во всем мире, а стали сразу переплетать книги в типографиях, разоряя переплетчиков и производителей бумажных ножей для разрезания книг. И с каждым годом все больше изданий выпускаются в таком виде. Но… типографии используют нынче более тонкий и дешевый картон с оклейкой его коленкоровой тканью с пропиткой, что делает фабричные книжные переплеты намного долговечней кустарных. И господин Арш остался со своим изобретение не у дел. Казалось бы, ничего страшного не произошло. Не каждое изобретение в империи находит свое применение, да и свободная конкуренция среди изобретателей высока в наше прогрессивное время, а рисковый капитал желает иметь приемлемую отдачу от вложений. Но господин Арш остался не только с этим никому не нужным изобретением на руках… Он остался обременный долгами за уже закупленное им новое оборудование и сырые материалы для массового производства такого картона. Что его характеризует как плохого предпринимателя, который обязан просчитывать риски своего дела…

Что-то это все действо мне напомнило реалии из российской истории… Точно. Крымскую войну середины девятнадцатого века. Сапоги с картонными подметками, которые поставлял в русскую армию знаменитый в будущем археолог Генрих Шлиман, открыватель гомеровской Трои. Но Шлиману удалось сбежать от уголовной ответственности из Петербурга через Сибирь в Америку, бросив жену и троих детей без средств к существованию. А тут этого афериста успели поймать за руку. Бог мой, миры разные, а деловые перцы везде одинаковые. И сусальный образ империи, сложившийся у меня за время курса молодого бойца, основательно потускнел.

— И вот в одно прекрасное время, восемь лет назад, — витийствовал прокурор, — жизненная стезя господина Арша пересеклась с поприщем капитана Шаргола, любителя эффектных женщин и красивой жизни. Но! При своей непрезентабельной и несимпатичной внешности, чтобы добиться благосклонности предметов своей порочной страсти, тогда еще старший лейтенант Шаргол пошел по пути тайных хищений с мобилизационных складов имперской армии. Но все равно денег на распутную жизнь ему катастрофически не хватало. Как до того не хватало на нее офицерского жалованья. И тут два афериста находят друг друга и преступно сговариваются поправить свои финансы за счет казны империи. Капитан Шаргол заменял на вверенных его попечению императором мобилизационных складах хорошие солдатские сапоги на творения господина Арша с его картонными подметками, которые не