. --Кнутиков, демократия эта такая ерунда, которую придумали похожие на тебя чмошники. Вбили себе в голову, свобода выбора, человеческий гуманизм, пропагандируют направо, налево. Народ напрасно баламутят. Короче не дергайся. На кол в дополнении к наказанию посадим или член отрежем живому. Не усугубляй, прошу,-- Ельцин дошагивает до «Pullman». C помощью Коржакова пробирается внутрь салона.
Гаврюша извергает яростный, нечеловеческий стон мольбу о пощаде:
--Антон сделай что-нибудь! Не хочу-у-у-у умирать-ть-ть!-- отражается звук от стен домов сталинской постройки. Гаврюша в припадке целует мне туфли. Вершащиеся безумное действо кружит голову, теряю сознание, грохаюсь телом на асфальт. Сильные руки фсоошников хватают за шиворот, тянут к деревянной колоде. В полусознательном состоянии около лобного места различаю отрубленную голову Гаврюши, туловище посреди лужи крови валяется в метрах пяти от плахи.
--Свяжи ноги покрепче этому -- приказывает Рушайло палачу, полковнику милиции,-- а, то он как тот--министр кивает на Гаврюшино тело, -- без головы пойдет, людей кровью забрызгает.
Мне прочно вяжут веревкой руки за спиной, щиколотки ног. Твердо ставят на колени, крепко прижимают к колоде голову. Щекой ощущаю грубые шероховатости, запах смытой водой Гаврюшиной крови.
--Опускать перед смертью будем? --спрашивает у Рушайло полковник палач.
--Нет. Времени позарез. У нас сектанты через 15 минут. Кончай дилера,-- отмахивается Рушайло.
Меткий удар палача по шеи, холодное, острое лезвие топора рвет кожу. Пронзает шоковая, болевая, яркая вспышка. Через пять секунд шок прерывает нечеловеческие мучения, недолгие страдания проходят. Мой невесомый дух без физической оболочки с малой скоростью отрывается от земли, вздымается подхваченный дуновением теплого ветра. Парю над городом Москва одиноко воздушным змеем. Мне так хорошо душевно, как небыло хорошо никогда в земной жизни. Очевидно, свобода, к которой я так долго стремился, воплотилась. Тянет в далекий, неизведанный верх, сквозь облака белого снега, хрипловатым голосом David Bowie затягивает «I am deranged».
Сноски:
«X»-прозвище «экстази».
«Ferrari»-сорт «экстази».
Чинуша-чиновник.
Часть 2. Наезд.
«Собирайтесь, и устроим вечеринку» Тимоти Лири
20.
--Одну минуту подождите, пожалуйста. Я пациента навещу,-- чуть слышная отдаленная фраза Гросса, адресованная кому – то далеко, снайперски попадает оружейной картечью по летящему небесами Антону Кнутикову. Словесное выражение сбивает меня с неопределенного курса глубиной бездонного неба. Раненой уткой пикирую вниз, белые, дымчатые облака удаляются, а земной зелено-голубой шар приближается высокой скоростью. Сторонами навстречу медленно тянуться вверх покидающие души мир живых. Физиономии покойников грустные и недовольные.
--Дураки! -- протяжно кричу мертвецам вслед, --Вечность-это круто. Теперь вы бессмертны. Никаких денежных капиталов не хватит купить вечную жизнь в бренном мире.
Усопшие раздраженно реагируют, крутя пальцем у виска, намекая на несусветную глупость, которую я несу.
--Хрен с вами конченные мудаки! – возмущенный непонятной неприязнью ору в ответ. Подлетаю к месту дальнейшей дислокации тела. Под песню Глории Гейнор «I Will Survive», плюхаюсь в кровать. Не погибаю! Посадка вызывает приятные ощущения. Первый, кто попадает в поле зрение, Гросс.
Доктор выглядит свежо. Док пахнет ранним утром, перемешанным с лекарствами. Гросс не примечает чрезвычайного приземления пациента. Врач
