– Нет, – сознался я, но бумажник все же достал. Что-то в рисунке не дало развернуться и уйти, непонятно откуда возникло желание увидеть танец вживую. К тому же мои новые знакомые после сытной трапезы шагали очень уж неторопливо, еще не хватало столкнуться с ними на улице.

Пришлось достать из бумажника пять франков и вручить их швейцару.

– Милости просим, – ощерился тот неровной из-за сколотых и выбитых зубов улыбкой.

Наверняка был здесь еще и за вышибалу.

С необъяснимым любопытством – будто раньше в варьете не бывал! – я отодвинул занавесь и прошел в зал. Вдоль одной стены протянулась длинная стойка, за ней маячил высокий смуглый бармен в тюрбане – то ли настоящий индус, то ли крашеный по случаю представления местный работник. Все столы оказались заняты, фривольно одетые официантки разносили закуски и напитки. Часть зрителей выстроилась вдоль стен, к этим посетителям я и присоединился, вполглаза наблюдая за красотками из кордебалета, задиравшими на сцене стройные ножки и трясшими пышными белыми юбками.

Понемногу закралось подозрение, что швейцар облапошил меня как последнего простака, но воспоминание об искусном рисунке девушки со змеей успокоило и заставило не делать поспешных выводов.

В зале оказалось жарко, сильно пахло одеколоном и табачным дымом. В горле моментально пересохло, захотелось пить. И дело было не только в духоте и пересоленной картошке, поданной в русском ресторане. Как ни крути, фривольный танец дюжины симпатичных девиц не мог не найти вполне понятного отклика; мне даже захотелось улизнуть из заведения через черный ход. Но тут музыка смолкла и танцовщицы убежали за кулисы, а на смену им вышел нарумяненный конферансье в клетчатом пиджаке, ярко-синей сорочке и вульгарной бабочке – розовой, с перламутровыми блестками.

– Леди и джентльмены! – объявил он, неожиданно легко перекрыв разговоры зрителей. – Встречайте наших очаровательных и совсем-совсем неопасных мумий! Еще недавно они танцевали при дворе фараона, а теперь готовы ублажать ваш взор своим невероятным мастерством!

Конферансье неожиданно проворно соскочил со сцены, и сразу потускнел свет висевшей под потолком люстры. На фоне черного бархата занавеса возникли две белые фигуры. Оркестр заиграл незнакомую мелодию, и танцовщицы, с ног до головы замотанные в полосы бинтов, принялись в меру своего умения и понимания изображать египетский танец.

Зрители смотрели за ними, затаив дыхание. И немудрено! Никакой другой одежды, кроме намотанных в несколько слоев бинтов, на стройных девицах не было вовсе, в просветах ткани белела обнаженная кожа. Мне окончательно стало нехорошо.

К счастью, затем на сцену вышли исполнители степа, коих представили известными танцорами из Нового Света, но цвет их кожи объяснялся, скорее, ваксой, нежели естественной чернотой. Дальше выступал персидский глотатель огня, за ним – китайские акробаты, а следом – факир, укротитель змей.

Смуглый старик в цветастом индусском одеянии сел на тростниковую циновку, скрестил ноги и принялся тихонько наигрывать заунывную мелодию на флейте со странным утолщением посередине; в зале сразу наступила тишина. Обычный холщовый мешок перед укротителем вдруг зашевелился, и наружу высунулась змеиная голова. Никакого обмана – это была самая настоящая кобра. Она раскачивалась из стороны в сторону и грозно раздувала капюшон, позволяя разглядеть напоминавший очки узор.

Конферансье проявил к ней боязливое почтение и поднялся на сцену лишь после того, как старый факир завязал горловину мешка веревкой и принялся сворачивать циновку.

– Леди и джентльмены! Встречайте Невероятного Орландо! – закричал ведущий. – Он делает все, что делает Гарри Гудини, только не тратит время на пустую болтовню!

Послышался смех.

Я огляделся и с немалым удивлением отметил, что обращение «леди и джентльмены» преувеличением не являлось. Хватало среди публики и женщин. И вовсе не вышедших на ночную охоту жриц продажной любви, а приличных дам, коих сопровождали ничуть не менее приличные на вид кавалеры.

На сцену вышел мим. Его темный наряд растворялся в тенях, выбеленное лицо с нарисованными бровями казалось застывшей маской, а белые перчатки летали на фоне черного занавеса нервными птицами. На миг мне стало не по себе.

Неловко-ломаные движения мима завораживали; при всей своей эксцентричности он, казалось, не совершал ни одного лишнего жеста. Из белых перчаток вылетали голуби и чудесным образом возникали вещи, владельцы которых находились в другом конце зала, но никакой магии в этом не было, одна лишь ловкость рук. Мим даже сиятельным не являлся; я несколько раз ловил на себе взгляд его карих глаз.

Пока Орландо развлекал публику, доставая из карманов зрителей зажженные сигареты, игровые карты и цветы, его помощники выкатили на сцену приличных размеров бочку и принялись носить ведра, наполняя ее водой; слышался плеск, на сцену летели брызги. Когда они закончили, по сцене растеклась небольшая лужа воды.

– Леди и джентльмены! – объявил вдруг конферансье, привлекая к себе внимание зрителей. – Уверен, любоваться этими трюками вы готовы до самого утра, но сегодня, как и каждую пятницу, нас посетит Черная Лилия, поэтому время Орландо подошло к концу. И знаете… – ведущий прошелся по краю сцены, – гонорары наш бессловесный друг требует просто заоблачные, но сегодня платить не придется. Посудите сами, к чему деньги покойнику? Орландо, прошу!

Мим вернулся на сцену, и я с облегчением перевел дух. Мысль о том, что он подойдет и достанет из моего уха зажженную сигару, заставляла нервничать.