— Да будь у меня оружие, сидел бы я здесь, что ли?

Карат потянул дверь на себя и увидел, что за ней, присев на колено, устроился седой до последнего волоска мужик лет сорока пяти в грязных камуфляжных брюках и черной засаленной майке. В руках он держал взведенный арбалет, но стрелять не торопился.

Карат покачал головой:

— Вот и верь после этого людям.

Опустив оружие, седой сумрачно произнес:

— А я и себе не всегда верю. Забирайся, ты и правда нашумел как гаубичный дивизион, весь кластер тебя слышал. И дверь закрой, засов там.

Карат послушался. Стало темно, но ненадолго. Зажегся крохотный фонарик, в его свете разглядел, как новый знакомый опираясь на обрезок доски неловко пробирается в угол помещения, где была навалена груда тряпья. Расположившись на ней, тяжело дыша, проинформировал:

— Если прикончить хочешь, учти, что нет у меня ничего ценного. Даром патрон переведешь.

— И у меня никаких сокровищ нет, так что ты тоже это имей ввиду.

— Патроны у тебя точно водятся, а они всегда в цене будут.

— А у тебя есть арбалет.

— Да он самопальный, стоит ерунду, из-за такого смешно валить. Ты кто будешь?

— Карат.

— А я Рыбак. Вот и познакомились.

— Рыбак? Любитель удочкой помахать?

— Раньше любил, до Улья. Но не в этом дело. Сюда попав дошел до того, что смердел как разлагающийся боров. Долго сам бродил, не до мытья было. Не вытерпел, разделся, полез в озеро, начал песком оттираться. А это стаб был, рыбы полно, вся непуганая, в ноги тыкалась. Жрать хотелось, аж плакал, не повезло разжиться по дороге. В общем, начал ловить карасей руками, а крестный мой будущий на это дело из кустов смотрел, ну и давай ржать как конь.

— И окрестил тебя, значит.

— Ну да. Он хороший был, с юмором мужик, ему слово, а он в ответ два и сразу смеется. Ему рубер потом голову оторвал, говорят, на смех прибежал. Что нашлось, ребята по-человечески сожгли, а вот голова сгинула. Без меня это случилось… А ты всех кого видишь выручаешь?

— Ты первый.

— Понятно. Весьма благодарен, но с такой привычкой проживешь ты недолго.

— Твари так и не пришли до сих пор. А ведь рядом были, я видел с крыши. Не услышали стрельбу?

— Еще как услышали, не сомневайся. Но мы же не шумим больше, а они долго на звук одиночный не бегут. Останавливаются, круги начинают наворачивать. И чем тупее, тем быстрее останавливаются. А там и забывают все, стоят, раскачиваются, ждут, когда кто-нибудь опять нашумит. А ты разве сам не знаешь?

— Я новенький. Не знаю.

— Если ты новенький, то я конь водоплавающий с бугра высокого.

— Сказал же: я новенький, всего лишь третий день здесь.

— А прикинут как бывалый.

— Повезло с кластерами. И с крестным тоже повезло. Хотя и не очень.

— Понятно.

— Какие у тебя проблемы?

— Топтун порвал.

— Это кто такой?

— Да как бы тебе сказать, чтобы без громкого мата… Кого вообще из ходячих знаешь?

— Лотерейщика, рубера, пустышей, бегунов видел. Примерно представляю, что всех тварей вы грубо разделяете по тому, что с них можно получить.

— Ага — практичный подход и легко запомнить.

— Согласен.

— Топтун споровик, он вроде лотерейщика, только чуть похуже. Ну как похуже… Та еще сволочь: сильнее, быстрее, убить трудно. В горошника он переходит, то есть в кусача. Кости у него при этом меняются, из пяток выпирают, он ими стучит по твердому когда бегает, вот и прозвали так. Если слышишь этот цокот, сразу знай, что хана приближается. Даже один, это уже хреновое дело, а по одному они редко попадаются, не любят веселиться без коллектива. Я приготовиться успел, достал его нормально, но и он не сразу свалился, отомстить успел.

— Оклемаешься?