патриотического пера.

Так вот. Шестаков занимается кустарщиной и готовит бойцов, опираясь на свои не столь уж обширные знания. Германцы же, а вслед за ними и австрийцы подошли к этому вопросу более основательно. А системный подход означал только одно – очень скоро разрыв в подготовке диверсионных и контрдиверсионных подразделений начнет сокращаться, а вскоре и вовсе сойдет на нет.

В ситуации, когда каждый вышедший из боя боец ягдкоманды является кладезем информации и опыта, оставлять в живых раненых неразумно. Во всяком случае, если есть возможность умертвить всех. Это не кровожадность, а простое чувство самосохранения. Именно поэтому на месте боя они и оставили после себя два отделения убитых бойцов ягдкоманды, добив всех до последнего.

– Группа, стой! – отбежав от места схватки версты на полторы, приказал Шестаков. – Рябов, ко мне.

– Тут я, ваш бродь, – сразу же подошел унтер.

– Ну что думаешь, Анисимыч?

– А что тут думать? Насели на нас серьезно. Шутка сказать, уж две молотилки им устроили. Патронов, почитай, не осталось. Кажись, это конец, ваш бродь.

– Вот и я так думаю. Значит, слушай мой приказ, – осматривая свои запасы, произнес Шестаков, – соберите четыре полных магазина к «ППФ», четыре «ФК», и кажется, у нас там должна была остаться одна «монка».

– Ясно.

Через минуту перед ним лежало все затребованное. Зная, в каком состоянии находится его боекомплект, подпоручик прекрасно сознавал, насколько сильно он сейчас ударил по арсеналу группы. Но и другого выхода он не видел. Чтобы сбросить погоню, им пришлось бы уничтожить чуть не всю вражескую армию, потому что по мере их перемещения в зону ответственности других частей в погоню включались все новые и новые подразделения. Вообще было чудом, что они до сих пор не понесли никаких потерь. Но все имеет свойство заканчиваться, и удача с чудесами в том числе.

Именно поэтому Шестаков решил воспользоваться другим способом. Выложив из подсумка пустые магазины, он быстро затолкал туда полные, получив штатный боекомплект. Далее дело дошло до гранат. Он выбрал русские по причине их компактности, да и удобнее они были, чем германские и австрийские, имеющие терочный запал. Кивнув на лежащую на траве «монку», он дал понять, чтобы ее пристроили у него в ранце. Снимать его из-за этого не было никакого желания.

– Не дело вы задумали, ваше благородие, – боднув подпоручика недовольным взглядом, произнес Рябов.

– Все нормально, Анисимыч, – подмигнув унтеру, ответил Шестаков. – Сам посуди, зажали нас на совесть, так что и вздохнуть не дают. Значит, их нужно увести.

– Но почему вам-то, ваше благородие. С этим, чай, и кто другой управится.

– Управится, я даже не сомневаюсь, и героически сложит голову. А я за вас перед богом в ответе.

– Вернемся обратно, хоть под трибунал отдавайте, а я вас не отпущу.

– Отпустишь. Еще как отпустишь. Если я выберу кого из вас, то обреку на смерть, тут без вариантов. А вот у меня есть шанс уйти, потому что на немецком я разговариваю чисто, да еще и на двух выговорах. А вы, кроме «стой здесь, иди отсюда!», да еще и с ужасным акцентом, ничего не знаете. Так что ты не ерепенься, Анисимыч, а слушай приказ. Сейчас уходите по вот этому ручью вниз по течению, находите норку и сидите там, пока не поймете, что погоня ушла в сторону. Потом тихонько, на цыпочках, бочком, через линию фронта. Понял? Не слышу ответа.

– Понял.

– Вот и ладушки. Напомнишь мне, когда вернусь, чтобы я тебя определил на гауптвахту за неподобающее поведение. А то мало ли, со всеми этими делами, еще забуду ненароком.

– Слушаюсь, ваше благородие.

– Да не хорони ты меня раньше времени, Анисимыч. Покружу их малость, потом скину с себя комбинезон и растворюсь среди них. Документы у меня отличные и на все случаи жизни, спасибо Елке, так что прорвусь. Внимание всем! – возвысив голос, Шестаков обратился ко всей группе. – Если я вдруг не вернусь, не поминайте лихом, братцы! И еще. Я тут ожидал дружка моего Истомина Сергея Кирилловича, но тот где-то потерялся. Если появится, имейте в виду, человек он серьезный и мне ничем не уступит, мы с ним не один пуд соли вместе съели. Все, унтер, уводи людей.

Подпоручик смотрел вслед уходящим боевым товарищам с явным сожалением. Нет, смерти он не боялся. Вернее, сам Шестаков очень даже, его мелкая душонка так и подвывала где-то в глубине сознания. А вот Шейрановым владело только огорчение по поводу того, что, по сути, все придется начинать сначала. Подумаешь, он назвал своего друга и охарактеризовал его с положительной стороны. Конечно, это сыграет определенную роль, но авторитет у этих людей Истомину придется завоевывать по новой.

Конечно, оно было бы разумнее оставаться в тылу, заниматься подготовкой как старичков, так и пополнения и осуществлять командование. Но ему нужны были эти люди целиком, с потрохами. У человека, который все время ходит по краю, вырабатывается особый взгляд на окружающих: либо ты с ними одной крови, либо просто проходишь мимо.

Поэтому он считал необходимым время от времени участвовать в боевых вылазках. И надо же было случиться такому, что именно в этот раз в них