затем, что Шейранов не видел, как сможет он иначе противостоять большевикам. А уж того, как предотвратить обе революции, вообще даже не представлял. Конечно, можно говорить о немецком следе и о финансировании Ленина германским Генеральным штабом. И это будет правдой. Но с другой стороны, предпосылки для антиправительственных выступлений в России весьма серьезные. И подтверждением тому – революция пятого года.

Так что остановить ни Февральскую революцию, ни Октябрьскую он не сможет. Это факт. А вот после… После он очень даже может наворотить таких дел, что большевики попросту не удержатся. А учитывая то обстоятельство, что красный террор – это их конек, и жертв будет поменьше, и гражданская война не продлится так долго. А в результате – не такая серьезная разруха, как это было в его слое. Ну и возможно, удастся избежать голода и эпидемий.

Как он этого добьется? А очень просто. Ликвидирует всю дьявольскую верхушку большевиков. Это сейчас их найти трудно, придется бегать по всей Европе и России с высунутым языком. А после переворота они все будут как на ладони. Так что с ними можно будет разобраться уже в первую пару месяцев. Тут главное – иметь под рукой несколько десятков верных бойцов, которые бы верили тебе, как себе. Да еще и способных действовать намного более умело, чем какая-то там Каплан или группа офицеров, пытавшихся убить Ленина в проезжающем мимо автомобиле.

Ну и куда он мог податься с такими мыслями? Разумеется, к Брусилову. Нет, очень может быть, что это далеко не единственный дельный генерал в царской армии. Во всяком случае, в этом слое. Шейранов наслушался самых противоречивых мнений. И потом, если тупой рубака Врангель, положивший чуть не половину эскадрона в лобовой атаке, здесь является образчиком…

О Брусилове писали даже в советских учебниках истории. Опять же при упоминании Первой мировой войны у Шейранова сразу же всплывают три события – разгром немцев в Восточной Пруссии, взятие крепости Перемышль и Брусиловский прорыв. Кстати, уже здесь он узнал, что крепость оказалась в окружении опять же благодаря решительным и умелым действиям Восьмой армии генерала от кавалерии Брусилова.

Сомнительно, чтобы деятельный и умный командующий не оценил задумку молодого офицера и не поддержал его. Вот только подать это нужно будет живым примером. Так, чтобы результат был виден сразу. И тогда уж можно будет сколачивать команду, практически не таясь и при полной поддержке командующего. А это уже серьезно. Очень серьезно.

Именно по этой причине Шейранов вернулся в Киев, где квартировал раньше корпус Брусилова, впоследствии развернутый в армию. Здесь же находились учебные батальоны нескольких полков Восьмой армии. Правда, сначала пришлось выправить необходимые документы, чтобы получить звание прапорщика без проволочек, с необходимостью поступать на службу вольноопределяющимся. Терять несколько месяцев решительно не хотелось. Опять же эдак под пулеметами можно и не дожить до офицерских погон и получения относительной свободы.

Призваться в нужный полк оказалось не так сложно и не так уж дорого. В конце концов, он не отлынивал от службы, а стремился на фронт. Едва оказавшись в расположении запасного батальона, он тут же наладил контакт с командиром и приступил к набору своей команды. Вернее, тех, кому предстояло стать ее костяком.

Выбирать пришлось тщательно, даже несмотря на то что в тот момент в батальоне было довольно много выписавшихся из госпиталя фронтовиков. Вроде бы уже обстрелянные, но ведь это не самый главный показатель. Проверил состояние здоровья, больше половины были не оправившимися до конца. Конечно, за месяц в запасном батальоне еще придут в себя, но, по планам Шестакова, за это время им следовало кое-чему научиться. Так что таких он отсеял сразу.

Оставшихся загнал на стрельбище. Из общего числа отобрал только шестерых, показавших хорошую стрельбу. Далее погнал народ на пробежку, только двое сумели пробежать пять верст. Задатки есть, остальному будет учить и переучивать.

Затем Шейранов-Шестаков взялся за вольноопределяющихся. В патриотическом порыве молодежь бросала учебу в университетах и спешила в воинские присутствия записываться добровольцами. Вот на троих таких молодых людях он и остановил свой выбор. По критериям стрельбы и физической подготовки они прошли едва-едва, как говорится, впритирку. Но эти ребята были ему нужны, потому что в совершенстве владели немецким. Остальному придется учить.

Оставшихся семерых добирал уже из зеленого пополнения, намеренно делая ставку на самых молодых. С молодыми куда проще, они более рискованные и отчаянные, потому как ветер в голове, и то, что здесь призывали в двадцатиоднолетнем возрасте, ничего не меняло.

Сформировав таким образом отделение, Шестаков начал планомерно и методично над ними издеваться, при этом не делая никаких скидок и себе любимому. Все утренние пробежки и субботние марш-броски с полной выкладкой проходили с обязательным его участием без какого-либо намека на халтуру.

Кроме того, за каждым из вольноопределяющихся были закреплены трое солдат, которых они должны были обучать грамоте и немецкому языку. Разумеется, Шестаков не был настолько наивным, чтобы полагать, что в головы вчерашних крестьян и рабочих удастся вложить знание языка. Но этого и не требовалось. Достаточно, чтобы у них отскакивал от зубов десяток фраз, ну и чтобы они хотя бы отдаленно понимали, о чем с ними говорят. Этот этап для солдат, пожалуй, был самым трудным, но это было необходимо.

Глядя на то, как мучается отделение, в запасном батальоне их прозвали чертовой дюжиной. Отчего так? Да потому что никто из посторонних и не думал отделять от них странного прапорщика. Иван подозревал, что прозвище к ним прилепил командир роты, капитан Верницкий…

– Закончить занятия! – посмотрев на часы, приказал Шестаков.