Когда и для тебя, и для твоих детей есть будущее – то, которое ты сам им построишь, человек способен на чудеса.

– Стоит. Смотреть, кто за нас, кто против, с кем союзы заключать, кому следующим патриархом быть…

– Следующим?

– Кого бы сейчас ни назначили – долго ему не продержаться. Только чтоб успокоилось чуть. А вот кто потом будет…

Он не договорил, но Софья поняла. Царю нужен свой патриарх, который, в идеале, примирит две воинствующие группировки. Медленно, постепенно, лет так за сто… она конца этого процесса не увидит, да и пусть! Лишь бы получилось. И не было бы костров, на которых горят иноверцы. А того пуще – не выродилась бы церковь в продажных попов, которые за ключи от машины тебе и дворнягу окрестят, и сортир освятят…

Она помнила…

Бывало в девяностых и такое, и еще мерзопакостнее бывало… и единственный встретившийся ей приличный поп не искупал громадного количества продажных.

Одним словом, все разъехались. Наступили тишина и спокойствие.

Ненадолго.

Аввакум не рассчитывал на многое, отправляясь в Москву. Но приехал, поселился в доме у Феодосии Морозовой, а наутро отправился в храм, как и всегда привык. Помолиться…

Тесен мир религиозный…

– Аввакум, да ты ли это!?

– Феогност! Тесен мир!

Отца Феогноста Аввакум знал давно и в свое время презирал за слишком мирную позицию. Как так! Не хочет человек ничего добиваться, ничего отстаивать, ни за что бороться, служит себе – и служит. Прихожанами уважаем, любим, начальство его ценит – дельные сотрудники без амбиций, даже если такие слова пока и не придуманы – в цене в любые века.

Зато вот прихожане своего батюшку ценили. Не ругается, никого не клеймит, просто служит и служит, теплом, заботой, пониманием людские души спасает…

– Ты надолго ли в Москву?

– Да…

– Ох, прости, друже. Служба сейчас начнется. Не задержишься ли? Чаек у меня хороший, да медок липовый есть…

Разумеется, Аввакум задержался. И на службе, и ради чая. И, прихлебывая ароматную жидкость, расспрашивал о делах житейских, делах церковных…

Вот дураком отец Феогност отродясь не был, но и беды в своем рассказе не видел. И обстоятельно повествовал Аввакуму, что Никон все равно надеется на свое восстановление. Привык он, что царь – друг его. А оно эвон как повернулось…

Он-де считал, что не может Собор судить патриарха, а царь написал, что патриарх может быть царю подвластен, потому как царь – блюститель церкви, такое вот дело.

И продолжается это долго, и сколько еще будет – неизвестно…

Что в Москву сейчас съехались митрополиты – из Новгорода – Питирим, из Казани – Лаврентий, из Ростова – Иона, а к тому ж Феодосий, Павел Крутицкий, архиепископы Филарет Смоленский, Илларион Рязанский, Арсений Псковский, Иоасаф Тверской – а сколько к тому ж архимандритов, игуменов, епископов – и перечислить страшно. И для начала решать будут, что с книгами делать. А то как раскол пошел, так и идет, хорошо хоть не ширится…

Аввакум на это только улыбнулся. А потом, зная, что Феогност не выдаст, признался то ли ему, то ли себе…

– Бог – он в душе быть должен. Самаритянин, вон, помог в свое время, а праведные мимо проезжали. И кто из них более богу угоден?

– Тебя ли я слышу, брат?

Аввакум только улыбнулся. Да, если б не царевичева школа – давно б он голову сложил в своем неистовстве. А сейчас вот смотрел и понимал, что плетью обуха не перешибешь, и пытаться не стоит. Зато есть у него возможность пойти в обход и воспитать себе достойных преемников, которые, может быть, и смогут колесо повернуть.

– Так все мы… взрослеем.

Феогност усмехнулся в ответ.

– Знаешь ли, что соратники твои приехали?

Аввакум знал про то, что из Соловецкого монастыря привезли старцев, но про остальных…

– А что решать должны?

– Сначала порешали то, что царь-батюшка задал – о греческих патриархах – признаем ли мы их православными. Далее – правдивы ли книги их, и последнее, верно ли решили при Никоне священные тексты править.

– И какой же ответ был?