пора, пока еще, слава богу, жива.
Встала в 10 часов. Пила на крокете чай с тетей Таней, папа и дядей Сашей. Какое чудное лето нынешнее! Мы вполне наслаждаемся жизнью. Нынче вместо купанья я ходила в Чепыж за грибами и нашла семь белых и несколько сыроежек. Я не купалась, потому что зубы немного болели. Я все никак плавать не могу выучиться: три раза оплыву купальню и уж сил нет. Little {маленькая, младшая (англ.).} Маша тоже выучилась на днях плавать, но она насилу переплывает купальню. Белых грибов очень много, и мы завтра утром с Варькой в шесть часов собираемся идти, только бы она меня добудилась, а то как я с вечера завалюсь спать, так до 9-ти часов ни разу не проснусь.
Нынче Санькина няня отказалась, говорит, что она только за грудными привыкла ходить. И теперь опять тетя Таня будет ездить переманивать у добрых людей нянек и по пыльной Туле таскаться.
Вечером сегодня ездили на пикник на Грумант. Развели костер, в котором жарили картошки, пили чай со сладким пирогом, ловили рыбу, и Илья гримасничал и кривлялся страшно, чему были очень довольны гувернантки. Мы ехали в катках; дядя Саша с частью детей в тележке, провизия и посуда в телеге, а Сережа и Иван Михайлыч пешком. Каша осталась музыканить. Я везла Саню на руках домой, и он у меня заснул с вожжами в одной руке и с моими браслетами в другой. Такой миленький этот Саня! Я боюсь, что я его больше наших малышей люблю!
В час у нас был урок пенья. Мы готовили к субботе Марсельезу хором. Мы все пели у Каши в комнате и, хотя все с веерами, но изнемогали от жары. Двум Машам Урусов подарил по вееру, а Варе нет, так что я отдала ей свой.
Папа мне все советует жать, чтобы жиру сбавить.
Во все время этой жары мое время так было занято, что я даже дневник не успевала писать. Встаю я часов в 10, пью с тетенькой кофе, потом до купанья сеанс. До обеда купаемся, после обеда крокет, вечером танцы, пенье хором, игры в карты, а когда девочки уйдут спать, разговоры с большими, которые тоже не хочется пропустить. Потому и ложимся спать в час, а когда и позднее. Как всегда в августе, приезжало много гостей. Приезжали Киля Кос, Митенька Раевский на чудной тройке. Меня дразнят тем, что он, должно быть, на мне жениться хочет, потому что семья Раевских нынешнее лето очень часто повадилась ездить. Раз приехали monsieur, madame и сын Раевские и все трое до того толсты, что просто хоть за деньги показывай, и m-lle Sophie решила, что c'est une famille qui se porte Men {это – семья, обладающая крепким здоровьем (франц.).}.
Приезжали Трахимовские, очень было приятно с ними. Он – премилый, вообще они – подушевные. Он рассказывал, как он окривел и как еще раз потом у него сделалась рожа, и боялись, что он потеряет остальной глаз. Потом приезжала княгиня Урусова с дочерью и с сыном. Они тоже произвели на нас самое приятное впечатление, хотя все были против нее предубеждены, кроме меня, потому что одно то, что она не живет с таким мужем, как ее, говорит в ее пользу. Мы все нашли, что она – премилая, умная, простая, живая,- вообще мы нашли в ней все качества. Ее дочь 15-ти лет – Мэри – очень милая, довольно красивая, хорошо играет на фортепьяно, хотя вяло, без энергии. А мальчик Сережа такая прелесть: хорошенький, живой, но шалун. Дети у нас ночевали, а родители за ними приехали на другой вечер12. Урусова ужасно своего мужа бранит в глаза и за глаза. Видно, что они до того ненавидят друг друга, что готовы застрелить друг друга,- но она этого не скрывает, а он, напротив, называет ее 'душкой', отчего и делается в тысячу раз противнее ее.
Через неделю после посещения Урусовых папа поехал в Москву по делам по дому, и мы получаем на третий день от него телеграмму, что он едет домой и с ним madame и Маня Олсуфьевы 13. Я в этот день была в Туле. Там на улице подцепила Колю, велела ему приезжать, потом заехали к князю, велели ему приезжать и взяли с собой Сережу Урусова. К обеду приехал Киля, вечером Sic {Прозвище Урусова.- Прим. сост.} и ночью мы поехали встречать папа с дамами. Дорогой Урусов рассказывал, как он дрался с своей женой. Фу! какая гадость! Я вообразить себе не могу, если бы я была замужем, как бы мужу в голову пришло меня пальцем тронуть! Если женщина не может заставить мужа уважать себя, то уж наверное все счастье погибло, потому что, по-моему, оно тогда только возможно, когда муж и жена друг друга уважают. Но довольно об этом.
Вот мы приезжаем на Козловку; чудная лунная ночь. Тетя Таня верхом, на катках мама, Страхов, Урусов, Сережа и я. Килю мы прогнали спать. Только приходит поезд, выходят папа и Маня. Александра Григорьевна не могла приехать. Папа представил Мане 'кавалеров', как Вера говорит, и мы поехали домой и, поужинав, легли спать.
На другое утро на крокете grand cafe {общий кофе (франц.).}. Я Сику, как всегда, грубила изо всех сил, а он находил, что 'comme c'est une personne de grand esprit' {это – человек большого ума (франц.).} (про меня). Вообще было очень весело. Все время, что Маня у нас пробыла, было очень весело. Мы купались очень много (я теперь умею на глубину прыгать, и на спине лежать до бесконечности, и под водой плыть, только ногами наружу бултыхать), ходили за грибами, по ночам болтали.
Илюша все это время был в Никольском на охоте за волками с Головиным. Мы ездили в Ясенки его встречать, а Иван Михалыча провожать; но он не приехал, и мы очень беспокоились. Да еще тут какой-то немой и вместе с тем сумасшедший нас напугал. Его в Ясенках оставили, потому что он в вагоне безобразничал, и он на станции ужасно кричал, жестикулировал и, наконец, написал, что оттого рассердился, что кондуктор у него на чай требовал. Мы приехали часа в три. Уже светать начало, луна уже закатилась, а мы ехали и с Маней песни пели туда ехавши; назад все сонные были, и Кашевская несколько раз с катков чуть не упала. Илюша приехал на следующее утро простуженный, но очень легко. Мы с Маней и Сережей каждый день ездили верхом и с Лелей на 'Знакомке', и у этого 'Знакома' хвост весь в репьях, так что он превратился в палку. Раз мы ездили в Дворики к тете Тане за девушкой, и Мане так понравилось ездить верхом, что она попросила на другой день тоже ехать, и мы поехали в Засеку и через Засеку на шоссе. А в третий раз мы ездили в девять часов утра на Козловку за письмом от Тани Олсуфьевой, которое Маня там и нашла. Таня советовала ей приезжать домой, и Маня решила на другой день ехать. Мы, конечно, все ужасно жалели, что она уезжает, так с ней было подушевно: наши разговоры по ночам, дуэты с тетей Таней, балет, который она танцевала с девочками, прогулки ночью к гуртовщику, купанье и т. д. и т. д. и – все это должно было прекратиться. 25-го, кажется, она уехала. Мы все проводили ее на Козловку. Потом уехала Кашевская.
Теперь у меня спит big Маша в комнате. На другой день после отъезда Мани, Илюша стал сильно нездоров. Послали за доктором, и он сказал, что у него тиф. Его перевели наверх в балконную комнату. У меня тоже сделался флюс, и папа меня лечил – делал мне припарки из уксуса, соли, спирта и отрубей, которые мне очень помогли.
Раз я лежу у Илюши в комнате с ужасной болью, Илья тоже стонет от жара, как вдруг входит папа; спросил – как мы, и говорит: 'даже смешно'. И мы вдруг так стали все трое хохотать, что папа сел и чуть не повалился от хохота на пол, а я не помню, когда я так хохотала во всей моей жизни, и Илья тоже.
На днях папа с мама ужасно поссорились из-за пустяков, и мама стала упрекать папа, что он ей не помогает и т. д., и кончилось тем, что папа ночевал у себя в кабинете, будто бы для того, чтобы ему не мешала спать мама, которая поминутно вставала к Илье. Но на другой день последовало примирение. Леля говорит, что он нечаянно вошел в кабинет и видел, что оба плачут. Теперь они между собой так ласковы и нежны, как уже давно не были. Папа обещал больше входить во все семейные дела и выражать свою волю, чего мама так и хотела14.
Нынче спали у меня big Маша и Миша Кузминский. Ночью они проснулись и ели со мной курицу вареную и варенье, которое я им приготовила с вечера.
Пила у тетеньки кофе и писала ее. Я начала сначала, и выходит почти что хорошо. Папа не нахвалится и