так давече едва ль наизнанку не выкрутился, а с этого ни у кого здоровья не прибудет. И рука обыкновенная.

Ладонь широкая.

Пальцы короткие, будто обрубленные. И ногти… да, ногти, а не когти, розовые, стриженные криво. А может, и не стриженые, но грызеные, кто их, нелюдей, знает? Еще надобно сказать, что рука эта рыжим кучерявым волосом поросшая. Тут-то мне и вспомнилось, что про перевертней сказывали, будто бы и в человечьем обличье они волохаты дюже, дескать, хоть ты на пряжу вычесывай. А что, носки с собачьей шерсти – самое найпервейшее средство, ежели ноги крутит. Небось с перевертней не хужей бы вышло.

Я ажно призадумалась.

Со своего кобеля цепного, скотины дюже поганой норовом, Маришка с полмешка начесывала. А перевертень, ежель матерый, здоровей кобеля будет. И косматей. И стало быть, шерсти больше даст.

– Зося? – Елисей, видать, почуял чегой-то и руку свою поспешил высвободить.

– Ась?

– Не боишься, стало быть?

Ну… если б он в волчьем обличье был. Да с клычищами. Да косматый. Я б десять раз подумала, надо ли за-ради каких-то носков к нему лезти. А человека? Нет, не боюсь.

Не понимаю только, зачем они мне эту историю рассказали?

Не ради ж того, чтоб сказкою занять.

А спроси – не ответят.

Но я б спросила, да не успела. С протяжным скрипом отворилася дверь…

Кирей не вошел – ввалился, и рухнул бы, когда б не Егор, плечо подставивший.

– Если вздумаешь помирать, – любезнейше предупредил царевич, – то давай в другом месте…

– Может, мне тут нравится. – Кирей на плече повис, и, мне почудилося, сделал это с преогромною радостью. А что, плечи у Егора широки, на такие не одного азарина повесить можно.

И сам он невысок, но кряжист, что твой дубок.

– Мало ли чего кому нравится… – пробурчал Егор. – Ты помрешь, а нам убирать…

Выглядел Кирей… да краше в гроб кладут. Коса растрепалася. Сам белый, но как-то неровно белый, с желтоватыми пятнами. Глаза запали. И с лица схуд, будто месяц его недокармливали. Идет еле-еле, больше по полу ногами шкребает, чем идет.

А пахнет от него… дымом пахнет.

Гарью.

Рубаха в подпалинах.

На шкуре ожоги россыпью.

– Эк тебя угораздило. – Еська с другой стороны зашел, приобнял азарина любя, да так, что Кирей зашипел.

– Аккуратней!

– Эт тебе надо было аккуратней, а у нас, уж извини, как выйдет… за целительницами послать?

– Нет.

– Зря… тебя исцелять многие готовы… Зося, не подмогнешь жениху.

– А…

– А ты молчи, болезный… развели тут. Один калечней другого… смотреть противно… – Еська помог Кирею сесть и, опустившись на корточки, принялся сапоги стягивать. – Зославушка… отдаю его в твои заботливые руки.

И подмигнул так, мол, не теряйся.

Кирей застонал и, на кровать рухнувши, веки смежил, за что и получил от Еремы затрещину.

– Не прикидывайся. Сумел нагадить, сумей и ответить…

– Я тебя ненавижу.

– Ага… взаимно, харя азарская. – Сказано сие было без злобы, скорее уж по привычке. – А ты, Зослава, не стесняйся. Ежели