– Что?

– А не знаю, что… плечо выбил? Ребра? Я по физии твоей вижу, что не обошлось. И к Марьяне ты не пойдешь, так что… услуга за услугу.

– Люци…

– Или оба свободны…

– Не здесь же.

Она рученькою на дверь указала:

– Тогда там, но сейчас, Архипушка. Знаю я тебя, поверь. Пока на ногах держишься, к целителям не пойдешь… вот тебе, скажи, чего их бояться?

– А я не боюсь.

Архип Полуэктович поднялся.

Дверь-то они прикрыли, да отворилася она беззвучно. Легонько. Будто кто толкнул, щелочку малую оставивши. Скрозь щелочку оную, может, и не видать ничегошеньки, да только слышно кажное словечко, пусти и говорят они тихо.

– В твои-то годы, Архипушка, уже пора бы разуму набраться… а ты по-прежнему… каждой бочке затычка…

– Кому-то надо.

– Рубашку снимешь или резать?

– Я тебе порежу! Сниму конечно.

– Бестолочь.

– А ты, Люциана, все злишься… дурное это дело.

– Мое. Зато я умертвиям на голову не прыгаю. Возомнил себя наездником. Ты никогда-то в седле толком не умел держаться, а теперь что изменилось?

– Так ведь…

– Простояли твои оболтусы ночь, продержались бы еще пару минут, пока не позвал бы кого… некроманты тоже хороши. Сколько раз им было сказано – упокойте вы эту тварь… одно ребро точно сломано, два – в лучшем случае трещина. Больно?

Я лежу тихенечко-тихенечко, как мыша под веником, дышать и то боюся. А ну как услышат? У меня слух тонок, да и у Архипа Полуэктовича хорош. Дознаются и… и что? Я не вставала.

Дверь не открывала.

Сами они…

А что разговора, так, может статься, вовсе ее не слышала.

– Больно, – молвила Люциана Береславовна, – только ж ты, упрямец этакий, не признаешься. И плечо прокушено. Вот скажи, если б я тебя не поволокла сюда, сколько б ты ходил со своею самопальною повязочкой? Пока не загнило бы? На этом умертвии заразы больше, чем у студиозуса дурных идей.

– Люци…

– Нет, я понимаю, что вы, мужчины, – герои и все такое… боль терпеть положено, но всему предел быть должен… я не хочу тебя хоронить.

– Вечно ты все преувеличиваешь… да она почти дохлой уже была!

– Она уже давно дохлой была, а ты… злости на вас не хватает! Вот иногда кажется, своими руками бы… что ты, что…

– Поговорили бы вы, – Архип Полуэктович сказал это тихо, я едва расслышала. И так захотелося подняться, подойти поближе, а то вдруг чего взаправду важного и не дослышу? – А то столько лет кругами ходите. Смотреть тошно.

– Не смотри.

– Люци!

– Поговорила бы я, – Люциана Береславовна вздохнула, – если бы могла ответить на его вопросы. А он ведь станет спрашивать. Я же… я… клятвы на крови срока давности не имеют. А потому и сказать ничего не скажу. И все останется как прежде, только хуже. Он мне больше не верит, и если так, то… к чему себя мучить. Сиди ровно, чистить надо… а ты долго Милке голову морочить будешь?

– Я не морочу!

– А то я тебя не знаю. Она уже и навоображала себе… ждет теперь, когда женишься…

– Может, и женюсь.

– На ней? – Люциана Береславовна фыркнула, что кошка на прокисшую сметану. – Не смеши, Архип…