Я сидела на полу перед галавизором, смотрела мультики, мучила какую-то куклу и ждала их звонка по видеосвязи. Звонка с сообщением, что все хорошо… А вместо этого раздался звонок в дверь.

Никакого любопытства я не испытала, но, когда тетя прошаркала по коридору, я отложила куклу и поднялась на ноги. Пересекла комнату, чтобы выглянуть в коридор и увидеть двух мужчин в полицейской форме.

Когда полицейские уходили, тетя Лия плакала. Это вызвало закономерное беспокойство, и я, кажется, спросила… Тетя ответила не сразу. Сперва обняла крепко-крепко, потом усадила на диван и снова прижала к себе…

А дальше — все. В мой счастливый мир вторглась суровая реальность. Корабль разбился на взлете. Родителей больше нет.

Истерика длилась несколько дней, ко мне даже врачей вызывали. И хотя тетя отлично понимала, что ей в ее возрасте и при ее болячках воспитать малолетнего ребенка будет очень трудно, сразу подала документы на установление опеки.

Точно знаю — если бы я попала в приют в возрасте четырех лет, моя жизнь сложилась бы совершенно иначе. Но мне повезло, тетя смогла отстоять право на опеку, и до двенадцати я жила с ней.

Лия дала мне очень много. Именно она учила вещам, о которых большинство приютских детей даже не подозревают. Она объясняла, как вести домашнее хозяйство, обращаться с деньгами и разговаривать с людьми. Именно она вложила в мою голову представления о правильном питании и образе жизни. Она же учила анализировать собственные поступки и обращать внимание на последствия. Думать головой, а не другими, не предназначенными для мыслительного процесса местами.

Тетя вкладывала в меня все, что только могла, и любила не меньше, чем любили родители. А потом Лии не стало… Вот тогда меня все-таки отправили в приют.

Первые два года в приюте были… нет, не кошмаром. Хуже! В тот период мной владело лишь одно желание — пойти и прыгнуть с небоскреба. Только небоскребов поблизости не имелось — приют располагался в районе с низкоэтажной застройкой.

Зато рядом протекал глубокий водный канал промышленного назначения, и однажды, после очередного конфликта с соседками по комнате, я сбежала из корпуса, добралась до канала и поднялась на высокий парапет.

Я целую вечность стояла под лучами яркого летнего солнца и смотрела на бурую, почти неподвижную воду. Почему не прыгнула? Не знаю. До сих пор не знаю, что меня остановило.

А через пару месяцев случилось событие, которое перевернуло всю мою жизнь — в приюте организовали хор…

В хор принимали не всех, но меня взяли. Удивительно, но до этого момента никакой склонности к музыке я в себе не замечала, а тут… пение стало отдушиной. Во-первых, у меня действительно получалось, во-вторых, преподаватель держал жесткую дисциплину, и уж где-где, а на этих занятиях меня не били и не унижали.

Здесь, в хоре, я была своей, а там, в корпусе, меня считали «девочкой-мажором». За то, что прожила в семье гораздо дольше остальных. И за то, что держалась немного иначе, нежели другие, и никогда не соглашалась на сомнительные предложения из серии «сходить в корпус к парням» или «поиздеваться над малолетками».

Через год наш хор отправили на конкурс, и он, как ни странно, занял призовое место. В результате этой победы случился еще один выезд, а потом еще…

На одном из выступлений меня и заметили… Представитель жюри — уже не популярный, но все еще известный артист.

Он начал появляться в нашем приюте. Не ради хора, разумеется, а ради меня. Помог поставить первый сольный номер и, подписав сотню согласований, лично вывез на очередной конкурс.

Я заняла первое место и заработала титул «юное открытие года», но вкус у этой победы оказался горьким. Когда вернулась в приют и весть о моем успехе добралась до девочек из корпуса… мне не простили. И это было очень больно. Причем в самом прямом смысле.

В итоге на следующий концерт пришлось надевать закрытое платье, чтобы спрятать россыпь синяков. Зато мне выделили отдельную комнату, а мой покровитель начал добиваться опекунства. Впрочем, решение об опеке он принял еще раньше, даже до того, как я взяла награду.

Суть его намерений?.. Мне было шестнадцать, и знать наверняка я не могла. Но тетя Лия вложила в мою голову действительно много, так что некоторые подозрения имелись. Хотя, даже не будь этих подозрений, свято верить в удачу я не спешила. Конечно, воображала, что еще чуть-чуть, и мир новыми красками заиграет, но… нет, не верила.

Когда покровителю отказали в опеке, я не расстроилась. И о причинах, по которым государственные службы приняли такое решение, не спросила. Мне оставалось меньше двух лет до совершеннолетия, и теперь, имея отдельную комнату, я была не против провести это время в приюте. Тем более возможность петь никто не отнимал. Я все так же занималась музыкой, участвовала в концертах и конкурсах. А еще заканчивала приютскую школу…