Кролище свернул к очередному трапу, скакнул вниз, сбил с ног какого-то вояку и врезался в дверь, снеся ее полностью. После этого издал звук, более всего напоминавший гудение парохода, и исчез.

– У-у-уф, – тяжело выдохнула я, перешагивая вояку, смотревшего на меня огромными голубыми глазами. – Здрасти, мужчина. Вы тайлара Брэна не видели?

– Там, – указал вояка пальцем на искореженные двери.

– Премного вам благодарны, – буркнула я и вломилась… Короче, это было местное подобие гауптвахты.

Мой новый знакомый лежал на комфортабельной койке и смотрел на меня не менее изумленным взглядом.

– Ты, – констатировал он.

– Ага, – выдохнула я и упала на его койку, тяжело дыша и вытирая пот. – Как дела?

– Лежу… сижу… арестован, в общем, – пробормотал Руся и сел рядом со мной.

– Спасибо, – ответила я и завалилась на его место, приходя в себя после кроличьего забега. – Водички бы, – попросила я, не открывая глаз.

Руся послушно притащил мне стакан воды и опять сел рядом.

– Если командир или первый помощник увидят тебя лежащей в моей постели, боюсь, меня выпустят в открытый космос без скафандра, – хмыкнул Брэн.

– Спокуха, Русь, я все разрулю, – пообещала я и села, жадно глотая воду. – У-уф, Сима сволочь, – пропыхтела я, роняя голову на плечо мужчины.

– В открытый космос без скафандра, да еще и со свернутой шеей, – хохотнул он.

– Я за тобой, как жена декабриста, а ты смерти боишься, – укоризненно ответила я и села ровно.

Вдруг в камеру вломился тот самый сбитый с ног и толку вояка. В руках его был зажат парализатор, на морде написано, что за родину порвет любого, как тузик грелку. Патриот оглядел камеру суровым взглядом, которому позавидовал бы сам Ардэн.

– Попытка побега, – выдал он, и мы с Русей переглянулись.

– Окстись, сердешный, – отозвалась я. – Я друга, можно сказать брата, проведать пришла, какой побег на фиг?

– Что? – растерянно спросил суровый страж.

– Хренов сто, – отмахнулась я. – Ну как ты? – спросила я зеленоглазого, явно забавлявшегося происходящим. – Кормят-то хорошо? Может, тебе ножовку в апельсинах принести?

– Еще бы понять, что ты сказала, но звучит красиво, – рассмеялся Брэн.

– Забей, – махнула я рукой.

– Кого? – поинтересовался Руся, и охранник крепче сжал парализатор.

Я тяжело вздохнула. И почему они так буквально воспринимают это слово? Да еще и энтузиазм такой на лицах, словно только и ждут команды «фас». Изверги аттарийские.

– Забей на забей, – опять отмахнулась я, и оба гуманоида зависли, осмысливая мое предложение. – Как же вы меня иногда раздражаете, – покачала я головой.

Охранник вдруг встрепенулся, снова навел на меня парализатор и грозно рявкнул:

– Освободите камеру временного содержания!

– Я бы на твоем месте на тайлари голос не повышал, – усмехнулся Руся. – И это убрал подальше, – он указал взглядом на парализатор.

– Молчать! – снова рявкнул патриот.

– Ну чего ты разоряешься? – миролюбиво спросила я. – Сейчас поговорю и уйду. Делов-то на копейку.

– Шифрованные разговоры запрещены, – грозно уведомил меня вояка.

Я поднялась с койки, развела руки в стороны, собираясь сказать что-нибудь, типа:

– Стреляй, фашист, всех не перестреляешь, – как этот малохольный… выстрелил.

Знакомое оцепенение сковало меня, причем в этот раз даже в глазах потемнело от силы разряда, и до слуха донесся далекий голос Руси:

– Это полный капец.

Через минуту в камеру влетел Ардэн и застыл, глядя на меня. А я стою вся такая в позе «здрасти, гости дорогие», руки в стороны раскинуты, словно весь мир обнять хочу, а сама думаю, что не тому Сима гадила, ой не тому-у-у… Глаза Дмитрия заметно увеличились, затем сузились, и рев дикого льва сотряс многострадальный карцер:

– Кто?!