только что рубаху на груди не рванула.

– Сима, – позвал Рома, не отрывая от меня взгляда.

– Да помню, помню. Тотальный контроль, – проворчала Серафима, материализуясь рядом. – Сделали из Симы Арину Родионовну.

– Кого? – не понял мой синеглазик. Мы с Системой покачали головой, вот ведь темнота аттарийская. – Понял, уже забил, – усмехнулся Рома. Еще раз поцеловал меня, несильно шлепнул по драгоценному заду, как-то очень плотоядно на него посмотрев, и я рванула с места в карьер, пока этот выдумщик не запустил свой порочный мозг на полную катушку. – До вечера, сердце мое, – услышала я и послала Роме воздушный поцелуй.

– Уф, свобода, – с неимоверным облегчением выдала Сима. – Инусик, гуляем!

– Мама, – гулко сглотнула я, глядя на белого кролища, на чьей спине уже восседала Серафима.

– За мной! – завопила она, и я обреченно застонала.

– Си… и… ма, – задыхаясь, пыталась я докричаться до Системы. – Я… бо… больш… ше… не мог… гу.

Сима сидела на крольчатине задом наперед, то есть к морде задом, к умирающей мне передом.

– Давай-давай, Журавлева, не будь тряпкой, – говорила она мне тоном заправского тренера. – Я сделаю из тебя чемпиона. Через тернии к золотому пьедесталу.

Я остановилась и от души сказала:

– Ты не Сима, ты попа с ушами!

Кролик остановился, и на лице Серафимы появилось озадаченное выражение.

– Инусик, это нелогично даже для тебя. Такое создание просто лишено возможности выжить, – сообщила она. – Вот смотри…

Я согнулась, уперевшись в колени, и тяжело дышала, а когда подняла голову, так и застыла с раскрытой варежкой. На кролике сидела не Сима, а самая что ни на есть попа. Сделав невольно несколько шагов, я с невероятным интересом рассматривала самые красивые ягодицы во Вселенной, голубоватые, мерцающие и… ушастые. По бокам идеально округлых полупопий торчали здоровенные уши, оттопыренные на девяносто градусов. И самое невероятное – это нечто продолжало разговаривать. Вы когда- нибудь видели говорящую задницу? А мне вот посчастливилось.

– Вот это да, – потрясенно выдохнула я, и меня скрутила истерика.

– Как видишь, это даже не эстетично, – вещало ушастое седалище. – Даже усидеть тяжело, не то что передвигаться.

У попы выросли ноги, короткие и тоненькие. Они скрестились и покачались, лупя по хвосту монстра-кролика.

– А кушать-то как? – Две тонкие ручки с маленькими пальчиками вытянулись из-под грандиозных ушей и схватились за щечки- ягодицы.

– А-а-а-а… – Я сползла по переборке на пол, поскуливая и подвывая.

– Вот каким местом кушать, я тебя спрашиваю? – возмущалась говорящая задница. – Абсолютно нежизнеспособное создание.

– Си-и-и… а-а-а-а, – выла я, уже валяясь на полу, когда это нечто спрыгнуло на пол и попробовало себя осмотреть. – Сима, сволочь, я сейчас сдохну-у-у. – Новый приступ нечеловеческого ржача лишил меня воздуха, и я сотрясалась в беззвучных конвульсиях.

– Ну, что разлеглась? – вопросило седалище, снова звонко шлепнув себя ладошками по «щечкам». – На фиг кролика, сама доведу. Жо…а – она всегда до чего-нибудь доведет, – философски изрекло нелепейшее из всех созданий и деловито пошлепало вперед. Уши-лопухи подрагивали от каждого нового шага.

– Это полный пипец, – простонала я и снова затряслась в конвульсиях беззвучного смеха.

– Тайлари, что с вами? – Ко мне подбежал аттариец в белом комбинезоне. – Я помогу вам.

– Там… – я тыкала пальцем в сторону удаляющегося седалища, – там… а-а-а-а… ы-ы-ы…

– Что там? – озадаченно спросил медик.

– Там эта… зад… зад… а-а-а, – пропищала я, и гогот наконец пробил оковы тишины.

– Конвульсии, галлюцинации, булькающие звуки из горла, – деловито говорил аттариец, разглядывая меня. – Срочно в медблок.

Я вывернула голову, Сима исчезла… Вот жо… ну вы меня поняли. Смех застрял в горле, точней, мне совсем стало не до смеха, потому что этот докторишка уже связывался со своими и требовал у Системы немедленного перемещения. Сима безликим голосом