– Это не объяснение. Есть другие, чисто физиологические причины,- объяснял Аркадий Николаевич.
– Какие же?
– Благодаря отложениям солей, загрубелости мышц и другим причинам, разрушающим с годами человеческий организм, сочленения у стариков точно не смазаны. Они скрипят и заедают, как железо от ржавчины.
Это суживает широту жеста, сокращает углы и градусы сгибов сочленений, поворотов туловища, головы, заставляет одна большое движение разбивать на много малых составных и готовиться к ним, прежде чем их делать.
Если в молодости повороты в пояснице совершаются быстро и свободно под углом в пятьдесят, шестьдесят градусов, то к старости они сокращаются до двадцати и производятся не сразу, а в несколько приемов, осторожно, с передышками. В противном случае что-то кольнет, где-то захлестнет или скорчит от прострела.
Кроме того, у старика сообщение и связь между повелевающими и двигательными центрами совершаются медленно, так сказать, со скоростью не курьерского, а товарного поезда и протекают с сомнениями и задержками. Поэтому и ритм и темп движения у старых людей медленный, вялый.
Все эти условия являются для вас, исполнителя роли, 'предлагаемыми обстоятельствами', 'магическим если б', в которых вы должны начать действовать. Вот и начните, упорно следя за каждым своим движением и соображая, что доступно старику и что ему не под силу.
Не только Вьюнцов, но и мы все не удержались и начали действовать по-стариковски в предлагаемых обстоятельствах, объясненных Торцовым. Комната превратилась в богадельню.
Важно то, что при этом чувствовалось, что я по-человечески действую в определенных условиях стариковской физиологической жизни, а не просто по-актерски наигрываю и передразниваю.
Тем не менее Аркадию Николаевичу и Ивану Платоновичу то и дело приходилось ловить на неточности и ошибках то одного,
Наконец, кое-как, при большом напряженном внимании мы наладились.
– Теперь вы впадаете в другую крайность,- поправлял нас Торцов.- Вы все время, без остановки, держите один и тот же медленный темп и ритм в походке и чрезмерную осторожность в движениях. У стариков это не так. Для иллюстрации моей мысли я расскажу вам одно из моих воспоминаний.
Я знал столетнюю старушку. Она могла даже бегать по прямому направлению. Но для этого ей приходилось сначала долго налаживаться, топтаться на месте, разминать ноги и начинать с маленьких шажков. В эти моменты она походила на годовалого ребенка, который с такой же сосредоточенностью, вниманием и вдумчивостью учится делать свои первые шаги.
После того как ноги старушки размялись, заработали и движение приобрело инерцию, она уже не могла остановиться и двигалась все быстрее и быстрее, доходя почти до бега. Когда она приближалась к предельной линии своего стремления, ей уже было трудно остановиться. Но вот она дошла и встала, точно двигатель без паров.
Прежде чем начинать новую труднейшую задачу – повертывание, она долго передыхала, а после опять начиналось долгое топтание на месте, с озабоченным лицом, напряженным вниманием и всяческими предосторожностями.
Поворот совершался в самом медленном темпе, долго, очень долго, а после снова передышка, топтание и налаживание обратного путешествия.
После этого объяснения начались пробы.
Все принялись бегать маленькими шагами и долго поворачиваться, дойдя до стены.
Я чувствовал, что первое время у меня не было самого д_е_й_с_т_в_и_я в предлагаемых обстоятельствах старости, а было простое внешнее копирование, наигрыш столетней старухи и ее движений, которые нарисовал нам Аркадий Николаевич. Однако в конце концов я наладился, разыгрался и решил даже сесть по-стариковски, якобы от большой усталости.
Но тут на меня накинулся Аркадий Николаевич и заявил, что я наделал бесконечное количество ошибок.
– В чем же они заключаются?- хотел я понять.
– Так садятся молодые, – объяснял мне Аркадий Николаевич. – Захотел и сел, почти сразу, не думая, без подготовки.
Кроме того, – продолжал он, – проверьте, под каким градусом у вас согнулись коленки. Почти пятьдесят?! А вам как старику позволено сгибать не больше, чем под углом двадцать градусов. Нет, много, слишком много. Меньше еще… еще гораздо меньше. Вот так. Теперь садитесь.
Я отклонился назад и упал на стул, точно куль овса с воза на землю.
– Вот видите, ваш старик уже разбился или его пронизал прострел в пояснице, – поймал меня Аркадий Николаевич.
Я стал всячески приспосабливаться, как садиться с едва согнутыми коленками. Для этого пришлось согнуться в пояснице, призвать на помощь руки и при их помощи найти точку опоры. Я оперся ими о локотники кресла и постепенно стал сгибать их в локтях, осторожно опуская с их помощью свой корпус на сиденье стула.
– Тише, тише, еще осторожнее, – руководил мною Аркадий Николаевич. – Не забывайте, что у старика полуслепые глаза. Ему необходимо, прежде чем класть руки на локотники, рассмотреть и понять, куда он их кладет, на что опирается. Вот так, медленнее, а то будет прострел. Не забывайте, что сочленения заржавели и заедают. Еще тише… Вот так!…
Стойте, стойте! Что вы! Нельзя так сразу, – остановил меня Аркадий Николаевич, лишь только я опустился и сразу хотел опереться о спинку кресла.
– Надо же отдохнуть, – учил меня Торцов. – Надо дать время [мускулам перестроиться, приспособиться]. У стариков все это делается не скоро. Вот так. Теперь понемногу откидывайтесь назад. Хорошо! Берите одну руку, другую, кладите их на колена. Дайте отдохнуть. Готово.
Но зачем теперь такая осторожность? Самое трудное сделано. Можете сразу помолодеть. Можете стать подвижнее, энергичнее, гибче: меняйте темп, ритм, поворачивайтесь смелее, сгибайтесь, действуйте энергично, почти как молодой. Но… лишь в пределах пятнадцати-двадцати градусов вашего обычного жеста. За эти пределы отнюдь не заходите, а если зайдете, то очень осторожно, в другом ритме, а не то – судорога.
Если молодой исполнитель роли старика вдумается, поймет, усвоит все эти составные моменты большого и трудного действия, если он сознательно, честно, выдержанно, без лишнего напора и подчеркивания начнет продуктивно и целесообразно действовать в тех предлагаемых обстоятельствах, в которых живет сам старик, если он выполнит то, что указано мною, то есть по составным частям большого действия, то молодой человек поставит себя в одинаковые условия со старцем, уподобится ему, попадет в его ритм и темп, которые играют громадную роль и имеют первенствующее значение при изображении старика.
Трудно познать и найти предлагаемые обстоятельства старости. Но раз найдя, нетрудно их зафиксировать с помощью техники.
Сегодня Аркадий Николаевич продолжал критику 'маскарада', прерванную в прошлом уроке.
Он говорил:
– Я рассказал вам об актерах, которые избегают, не любят характерности и перевоплощения.
Сегодня я вам представлю другой тип актеров, которые, напротив, по разным причинам любят их и стремятся к ним.
В большинстве случаев они это делают потому, что не обладают исключительными по красоте и силе обаяния внешними или внутренними данными. Напротив, их человеческая индивидуальность несценична, что и заставляет таких актеров укрываться за характерность и в ней находить недостающие им обаяние и манкость.
Для этого нужна не только утонченная техника, но и большая артистичность. К сожалению, этот лучший и наиболее ценный дар встречается не часто, а без него стремление к характерности легко попадает на ложный путь, то есть ведет к условности и наигрышу.
Для того чтоб лучше объяснить вам правильные и неправильные пути характерности и перевоплощения,
