этого схема всеобщей трудовой повинности и внутреннего распорядка работала практически без сбоев.

Теперь Марина пожинала плоды хорошо отлаженного образа жизни, который уже не представлялся иначе. Она неторопливо обходила помещения бункера. От общего зала отходили два коридора. Один – тупиковый, где находились душевые, санузлы и техническая комната, разделенная на два блока; в первом мыли посуду, а во втором стояла большая ванна для стирки белья. К технической комнате примыкало помещение, где сушили выстиранную одежду. Оно отделялось стеной от котельной, и горячая вода напрямую поступала в большую батарею. Тут вытяжка работала на полную мощность.

Во втором коридоре находились генераторная, котельная и отсек фильтрации. За тяжелой гермодверью ряд ступеней уходил вниз, упираясь в маленькую комнату с решеткой. Алексеева в шутку называла это место «комнатой задумчивости». Это был карцер.

Наверх, в обход большого зала, вела маленькая лестница.

В этом коридоре дежурила особая смена, имевшая специальный допуск. В основном, это были старшие ребята или кто-то из «старой гвардии». Отсеки фильтрации убирала лично заместитель начальника бункера.

Марина вошла в санитарный отсек. Раковины были отмыты до белизны, на каждой лежал кусок мыла, которые исправно приносили с поверхности разведчики. На крючках висели посеревшие от старости, но чистые полотенца. Ответственные за уборку уже закончили на сегодня, только в техническом помещении продолжалась работа.

В большой ванне женщина вручную стирала рубашки. Она подняла голову, с трудом выпрямилась.

– Привет, – улыбнулась Алексеева. – Как ты тут?

– Нормально, только спина болит. Старость не радость, – засмеялась дежурная.

– Ксюш, ну если что, ты скажи, я что-нибудь придумаю. Пусть молодежь отдувается, ты свое уже отработала на благо нашего дома.

Исторический географ Ксения Андреевна Чернова была одной из тех, кто спасся из учебного корпуса двадцать лет назад, вбежав в бункер самой последней. Она сломала каблук, подвернула ногу и хромала. Мужчина в форме охранника почти захлопнул дверь, но вдруг увидел полные слез глаза несчастной. И приоткрыл дверь ровно настолько, чтобы студентка протиснулась внутрь. Сзади послышались обреченные, полные ужаса крики тех, кто не успел. И Ксения до сих пор чувствовала себя виноватой в том, что она спаслась, а кто-то – нет.

С тех пор Ксюшка-хохотушка превратилась в серьезную женщину. Родила ребенка. Не изменив привычке носить юбки, одевалась как в прежние времена. Из каждой экспедиции Миша старался приносить жене обновку. И тогда на ее губах расцветала робкая улыбка, несмелая, вопросительная, а огромные глаза смотрели испуганно…

– Переживу. Нечего дедовщину устраивать, – ответила Чернова, возвращаясь к стирке.

– За это я вас всех и люблю! Спасибо тебе. И все же иди пообедай, ты свою смену уже завершила, – кивнула заместитель начальника и поторопилась дальше.

Спустя шесть лет после Катастрофы жизнь в бункере вошла в новую фазу. У поколения студентов подросли дети, и пятилетняя малышня носилась по всему бункеру, принося в застоявшийся быт новую радостную ноту.

На шестой год люди перестали так болезненно воспринимать смерть. Многие женщины умирали при родах, потому что у новорожденных малышей оказывались слишком большие головы.

Мужчины погибали в экспедициях, растерзанные монстрами, задыхались в подвалах, где порой скапливался газ, проваливались в темные ямы канализации, разверзшиеся под ногами.

Старшее поколение бункера, профессоров и преподавателей института, к шестому году практически всех сожрала лучевая болезнь. Свои последние месяцы они проводили в страшных мучениях, сгорая изнутри, но держались, улыбались, стремились поддержать молодежь. А молодежь повзрослела. Вчерашние студенты возмужали, заросли жесткой щетиной и очерствели душой. В мире, где правит смерть, иначе было не выжить.

Марина наблюдала, как менялись те, кого она знала со студенческой скамьи.

Ваня вытянулся, стал шире в плечах, камуфляжная форма удивительно шла ему, придавала неповторимый колорит. Из веселого студента он превратился в статного мужчину, но не изменил себе – он по-прежнему улыбался, шутил, смеялся, заряжая хорошим настроением уставшие души. Только на дне глаз, как и у всех, затаилась старая боль.

Изменился и Костя. В институте он казался совершенно неадекватным. Порой глупо шутил, издевался вовсю над гламурными барышнями, балагурил и развлекался. Парень стал старше. Погрустнел. Ожесточился. Ему, одному из лучших в команде разведчиков, приходилось нелегко. Слишком часто юноша стоял на пороге смерти, каждый раз чудом выкручиваясь из ее цепких объятий.