их всех с трёх детдомов на лето отправили в один, давая воспитателям и персоналу отдохнуть, а к концу лета возвращали обратно. Вот и всё, а я голову ломал, в моё время такой практики не было.

Открыв калитку, я прошёл на территорию, помахав рукой сторожихе, которая подметала у крыльца.

– Здравствуйте, баб Валь.

– Ой, – всплеснула та руками, – Максимка вернулся.

– Отдохнул и вернулся полным сил, – скалился я, показывая белоснежные зубы.

– Идите в административный корпус, директор ещё не ушла. Вовремя успели.

Сопровождающая, постучавшись, прошла в кабинет, а я остался в коридоре, сев на подоконник и дожидаясь, когда меня вызовет директриса. Осталось объясниться, покаяться, хотя и не виноват, но обязательно, директрисы это любят, и можно вживаться.

Вызвали меня через пару минут, я даже заскучать не успел. Постучав и заглянув в кабинет, получил от директрисы разрешение, прошёл и встал у стола, глядя на неё невинными глазами.

– О твоём побеге на море мы после поговорим, – достаточно холодно сказала она и, мельком посмотрев на сопровождающую, спросила: – Почему ты нам не сказал, что владеешь иностранными языками? Анна Егоровна сама слышала, как ты что-то объяснял немцам в троллейбусе, показывая на карте города. Настоящим немцам. Причём на их языке.

– Когда меня опрашивали, вопросов на эту тему не задавали, – пожал я плечами.

– Как не задавали? Должны были.

– У меня спросили, владею ли я французским языком, я честно ответил, что нет.

– У нас только учительница французского, поэтому вопрос был закономерен, – поморщилась директриса просчёту своей сотрудницы, проводившей опрос. – Какими языками ты владеешь, кроме русского конечно?

– Английским почти в совершенстве, практиковался два месяца в разговоре…

– Где?!

– Радио слушал и повторял. Это не сложно. Когда в Ленинграде жил, там работали финские станции. У меня там мама два месяца на курсах была. Я пользовался возможностью. Ещё в совершенстве испанским владею. Этот язык я учил самостоятельно, в школе у нас его не было, но было два специалиста из этой страны, поэтому говорю очень хорошо, четыре года мы с ними общались только на испанском, практика языковая имеется. Вот немецкий я плохо знаю. Всё понимаю, а объяснить – сложности возникают. У нас «немка» в школе всего год преподавала, усвоить сложно было. Читаю на всех. На немецком хуже, пишу так же. Это всё.

– Хорошо, оставь вещи и подожди пока в коридоре.

Поставив рюкзак, я прихватил гитару, никогда её не оставлял, и вышел. Снова усевшись на подоконнике, стал смотреть, как внизу носятся малыши. Воспитательница, которая должна была за ними присматривать, сидела на скамейке и сонно клевала носом. Лишь изредка встряхиваясь от очередного громкого вопля или девчачьего визга. Тогда бывало, кому-то попадало. Малыши действительно расшалились.

Ждать пришлось минут сорок, пока моя сопровождающая не вышла и, даже не посмотрев на меня, с пачкой документов пошла в сторону лестницы. Кстати, пачка с моими сопроводительными документами заметно похудела. Директриса вышла, чтобы меня позвать, секретарь, пока оформляли документ по моему возвращению, постоянно куда-то бегала.

– Проходи, присаживайся, – указала директриса на стул и, заняв своё место, несколько секунд пристально разглядывала меня, но, сообразив, что смутить меня не получается, прямо спросила, явно показав этим свой интерес: – Это правда, что сказала Нина Андреевна, ты пишешь песни и сам их поёшь?

– В некотором роде да, – осторожно ответил я. – В пионерлагере всем нравилось, просили ещё петь.

– Не вовремя ты сбежал, было несколько музыкальных детских конкурсов, куда тебя можно было бы записать.

– Я не желаю светить своё лицо. Популярности на этом не делаю, – откровенно ответил я, вспомнив, как в будущем детей- актёров преследовали фанаты.

Нет уж, мне такого счастья не надо. План в плагиате песен какой был? Безбедное существование и спокойная сытая старость, а сейчас что? Нет, на такое я никогда не пойду и петь сам не буду. Интервью в газете ещё, может, дам, да и то если мои песни пойдут, но без фото. Хоть как на меня пусть давят, но без этого. У меня вся душа переворачивалась, как представлю, что меня на улице будут узнавать. Бр-р-р. Против того, чтобы моё имя и фамилия стали известными, я ничего не имел, а вот личико засвечивать – увольте.

– Почему? – удивилась та.

– Евгения Антоновна, я не могу выступать при народе. В компании ещё получается, а вот, как показало несколько неудачных