отец Герман опорожнил кубок, потом вернулся в кресло.

– Никакого вина, – голос его треснул едва заметной хрипотцой. – Хмель убивает разум. Рихард за вечерей влил в себя столько венгерского, что проснулся, лишь когда нападающие уже добивали стражу во дворе замка. Штурм застал его в сенном амбаре – он любил отсыпаться там после попоек. Дорога к дверям донжона[52] Рихарду была закрыта, поэтому разбойник, за неимением лучшего выбора, залез обратно на сеновал. В одном исподнем, зато при двух взведенных арбалетах и любимом фламберге[53]. Шаттенбуржцам не иначе хотелось засунуть господина рыцаря в обычную пеньковую петлю, а все же бросать своих людей под самострельные бельты Манфред не стал. Вместо этого он велел запереть амбар снаружи и подпалить его с четырех сторон. Вой и богохульства Рихарда перекрывали даже рев пламени и ответные проклятия победителей. Все, что осталось от Святоши, зарыли на десять локтей под выгребной ямой Ротшлосса.

– Господь всемогущий! Да вы были среди тех монахов! – догадался вдруг Николас.

– Нет, – настоятель взглянул на него спокойно, почти равнодушно. – Мне тогда едва исполнилось девятнадцать. И я был среди кнехтов Рихарда… Собственно, мне единственному из всех сохранили жизнь, ибо накануне я пытался вступиться за сестру отца Петра, и она моей глупой выходки, по счастью, не забыла. Меня, раненого и нагого, как Адама, уже тащили на крепостную стену с веревкой на шее, а тут в самый раз из подземелья достали тех девиц… Словом, юному дурню повезло. У Агнессы всегда были острые глаза и цепкая память.

– Уж не та ли это Агнесса…

– Та самая. Мать Агнесса приняла под свою руку обитель цистерцианок двадцать три года назад. Ее сейчас многие знают в наших краях, она содержит богадельню и монастырскую больницу.

– Помню-помню, ратман Шиллер на приеме у бургомистра назвал ее «добрым ангелом города».

– Хорошо сказано, – согласился аббат со странным выражением лица. – Ангел – это как раз про нее. Правда, я бы поспорил с «добрым». Хе-хе…

Похоже, он тут же понял, сколь двусмысленно прозвучали его слова, потому что улыбнулся вдруг Николасу и небрежно махнул рукой:

– Не принимай брюзжание старика близко к сердцу, юноша. Мы с матерью Агнессой не больно-то ладим, но наши размолвки – дело пустячное, чужого внимания не стоящее. Я рассказал тебе историю Ротшлосса лишь затем, чтобы ты понял: одних молитв всегда недостаточно. Важен личный пример. Отец Петр не просто призвал свою паству выйти на бой – он шел в первых рядах штурмующих, и я видел сам, как его шестопер размозжил голову латнику Рихарда. Личный пример – вот что зажигает пламя в сердцах людей. Я не отправлю в город монахов лишь для того, чтобы создать видимость помощи. Когда я решу, что моя поддержка и впрямь нужна шаттенбуржцам…

Аббат замолчал, лицо его будто окаменело, на нем застыла маска властной гордости. Он смотрел сквозь Николаса, и тот озадачился: уж не мечтает ли старик встать во главе похода против чудовища? Ну-ну…

– Солнце уже к закату клонится, отче, как бы не пришлось мне затемно в город въезжать. На дорогах сейчас… неспокойно.

– Твоя правда, сын мой. Поезжай с моим благословением.

– А впрочем… – Николас сделал вид, что раздумывает, потом лицо его озарилось «внезапной идеей»: – Отче, чем рисковать головой на вечерних дорогах, я бы, с вашего позволения, остался здесь переночевать. Не обременю вас большой заботой, если займу до утра какую-нибудь из пустых келий?

Ему показалось, аббат Герман заколебался, прежде чем дать ответ:

– Что ж, это здравая мысль, сын мой. Нас ты не обременишь. Ступай вниз, там кликнешь привратника, брата Гаспара, он проводит тебя куда нужно.

В тесном дворе Николас внезапно оказался внутри плотного облака пыли. Сгорбленный старик в черной сутане отшатнулся, заслоняясь метлой, точно алебардой.

– Ох, молодой господин! Прощения, прощения просим, молодой господин!

– Не беда, – Николас выдавил из себя приветливую улыбку, потом смахнул с рукава жиппона длинную рыжую иглу. – Вот чудно, и где же у вас тут сосны растут? Я, как из леса к ущелью выехал, не видел ни одной.

– Это… – Древний метельщик подслеповато сощурился, разглядывая добычу гостя. – Это небось с дровами привезли. Небось на телеге, на телеге-то… Ан, может, и ногами принесли, э? Небось, как братья-то с ночи вертались, так сверху и нанесли. Сверху-то сосны растут, на горе, стало быть. Всякий раз оттуда сору наносят, молодой господин. Прямо спасу нет. Каждый день туда шастают то по двое, а то, слышь, и большей кучкой. Натопчут, сору натащат, а мне – знай мети.

– Вот и мети, Карл, – прервал старика суровый, холодный, как вода из ледника, голос. – Метлой мети, а не языком.