Считалочка, однако, кончилась, и Пауль отлепился от дерева.

– Иду искать! – крикнул он.

Справа, со стороны ручья, послышался странный звук – не то стон, не то сдавленный крик. Небось полез Уве в пещерку свою – так или крючок себе в ногу засадил или лбом о корень треснулся. Какие же они пред-ска-зуе-мые…

Вот с него и начнем!

Пауль почти беззвучно скользнул к берегу ручья – сейчас как высунется из кустов, как приятеля напугает!

– Попался! – крикнул Пауль, рывком раздвигая ветки… и прикусил язык.

У пещерки, где Уве прятал лесу и крючки, стояло по колено в воде чудище.

Вода закручивалась вокруг белесых чешуистых ног, а Уве тряпичной куклой болтался в очень длинной руке, тоже белесой и чешуистой. Кровь пузырилась в ране у него на горле, текла тонкими струйками по груди, по ногам, крупными каплями срывалась в прозрачную воду. Там, куда падали эти капли, вода становилась мутной и розовой.

Чудище фыркнуло, почуяв Пауля: видеть его оно никак не могло – вместо глаз на плоской морде имелись лишь неглубокие ямки. А потом на белесой шее вскрылись широкие надрезы с алой изнанкой – будто жабры у рыбины, и вывернулись наружу толстые губы круглого, похожего на присосок рта: мальчик увидел несколько рядов мелких полупрозрачных зубов и хлыстом бьющийся во рту язык – тонкий и тоже усаженный зубами.

Развернувшись, Пауль побежал – так быстро, как не бегал никогда раньше. Разве что весной от волка… нет, еще, еще быстрее! Он слышал, как что-то большое и сильное с треском проломилось сквозь кусты, как затопотало следом. До города недалеко – с полмили, но мерзкое уханье раздавалось уже в двух шагах за спиной. Не уйти! Ой-ей-ей!

Слева от тропы в яме под корнями выворотня мелькнула холщовая рубашка с ярким шитьем: одет Толстый Петер всех друзей лучше – его родители купцы не из последних. Впрочем, у других ребятишек, что играют тут в прятки, родителей вовсе нет.

– Беги! – только и выдохнул Пауль, проносясь мимо выскочившего из своего укрытия толстяка.

– Я раньше бу… – Петер не договорил, осекся и завизжал. А потом за спиной чавкнуло, хрустнуло, захлюпало, словно кто-то втягивал ртом из миски горячее молоко с густыми пенками, и от этого звука короткие полотняные штаны сделались еще мокрее, но Пауль все бежал и бежал, потому что останавливаться было нельзя, нельзя, нельзя…

… Увидев, как пронесся мимо приятель, Ганс по-рачьи пополз назад, зарываясь поглубже в кусты. Вылезти из укрытия и припустить следом он даже не подумал – уж очень напугал его недавний визг, и слишком перепуган был Пауль. Да и как сбежишь, когда где-то рядом в гуще шиповника прячется брат?

– Гюнтер! – зашептал он на ходу. – Гюнтер, ты где?

– Чш-ш-ш! А-ай!

Справа вдруг затряслись, закачались зеленые ветки, и снова вскрикнул брат. Забыв о собственном страхе, Ганс рванулся на крик. Злые колючки прочертили по коже белые штрихи царапин, мальчик зашипел от боли и досады… и вывалился на тропинку.

– Гюнтер! Гюн…

Брат лежал под молодым дубом, безвольно раскинув руки, а над ним склонился человек в темной сутане и веревочных сандалиях. Монах! Слава Спасителю!

– Дяденька! – Ганс шагнул вперед, да так и застыл на месте, внезапно разглядев в руке божьего человека короткую дубинку.

– Тихо, сынок, не бойся, – человек в сутане поднял голову, глянул на обомлевшего мальчишку и улыбнулся. Одними только губами улыбнулся, глаза у него остались холодными и злыми. Тут затрещали кусты, на тропу из зарослей выломился другой монах – крепкий и плечистый, как плотогон. Этот не улыбался, лицо его все перекосилось от ярости, столь дикой и злобной, что Ганс поневоле попятился.

– Постой, малыш, – первый незнакомец уже шел к нему, подняв руку в успокаивающем жесте. – Тут дружку твоему вроде худо стало…

Ганс пятился, не в силах оторвать взгляда от дубинки монаха. Навершие ее влажно поблескивало… Точно такой дубинкой дядька Фридрих забивал к ярмарке поросят.

Прочь отсюда! Прочь! Что есть мочи мчаться к мельнице, звать на помощь взрослых! А Гюнтера, наверное, заберет к себе Иисус, ведь душа у него была добрая и чистая…

Он не увидел, как прямо за его спиной возникла огромная фигура. Не человек – настоящий великан беззвучно шагнул к мальчику, и, едва тот повернулся, решившись спастись бегством, сильные пальцы сжали горло ребенка. Ганс с ужасом ощутил, как его приподнимают над тропой, точно кутенка, затрепыхался в железной хватке, замолотил ногами, а потом зажмурился, увидев