знают степи. Но я вырос здесь. Я — Млый, приемыш Рода.
Послышался тихий ропот. Мужики переглядывались, недоуменно пожимали плечами. Здоровяк, казалось, по локоть запустил руку в свою и без того растрепанную бороду.
— Я же говорил, что он врет, — обернулся к остальным парень. — Тот Млый погиб, вернее, ушел из степи навсегда и не вернулся. Так все говорят. А этот выдает себя за него, думает, мы ничего не знаем. Не надо с ним разговаривать, Борода, — обратился он к старшему. — Воткнуть в него пару стрел, и дело с концом.
— Пусть покажутся остальные, — принял решение Борода. — Пусть выйдут наружу и бросят оружие.
— Ты не веришь мне на слово, — спокойно сказал Млый. — Хорошо, мы сделаем по-твоему.
На самом деле Млый сомневался, что поступает правильно. В себе он был уверен, а вот как поведут себя в этой ситуации Фока или Павел — неизвестно. Степняки выглядели очень враждебно и, очевидно, боялись пришлых, а страх — плохой помощник в переговорах.
— Выходите, — сказал он, приоткрыв дверь и заглядывая внутрь, — но осторожно. Становитесь со мной рядом и положите перед собой на снег оружие.
— Может, не стоит, — заупрямился Фока. От волнения он глубоко дышал, взгляд лихорадочно блестел. — Они ведь могут перебить нас прямо около двери. Слышал, что говорил тот, в шапке. Я могу сейчас всех срубить одной очередью. Только подайся чуть в сторону.
— Тогда у Курта не будет никаких шансов выжить. Он умрет через день или два, даже если не начнется заражение крови. Помочь нам могут только Другие.
Аргумент подействовал. Фока сделал знак Павлу, оглянулся на Ольгу, Архимеда и первым медленно вышел наружу. За ним потянулись остальные.
— О, девка! — отреагировал на появление Ольги парень. — Борода, смотри, с ними женщина.
— М-да, — Борода внимательно оглядел стоящую рядом с Млыем команду. — Больше никого нет?
— Только раненый. Он потерял руку и почти не приходит в сознание.
— Руку? Это плохо. Какой из него теперь воин?
— Это мы посмотрим потом. Сейчас его просто надо спасти.
Автоматы и ножи, положенные на снег, опасливо собрали и покидали на легкие санки. Туда же отправились и мечи Млыя. Особое уважение у степняков вызвал большой двуручный меч, его на санки уложили бережно, как драгоценность.
— Такой же меч я видел у Свентовита, — признался Борода. — Может, ты действительно Млый. Кстати, сколько на вас напало мар?
— Шесть, — быстро ответил Млый. — Большая стая для этого времени года.
— И вы справились со всеми? — уважительно хмыкнул Борода. — Но это же невозможно!
— Врет, врет! — визгливо крикнул парень. — Если бы они увидели хоть одну, то наделали бы в штаны от страха.
— Да нет, вроде, не врет, — задумчиво сказал Борода и пытливо посмотрел прямо в глаза Млыя. — И вы убивали их вот этими штуками? — кивнул он в сторону сваленных на санки автоматов.
— И этими штуками тоже. Но трех я убил мечом.
— Спер он этот меч у кого-нибудь или нашел, — не успокаивался парень. — Да я этого горожанина и без меча могу, одними руками, — вызывающе крикнул он, перехватив взгляд Млыя.
Переговоры, несмотря на отобранное у отряда оружие, никак не становились мирными. Степняки нервничали и явно не знали, что делать. Млый вспомнил, что у Фоки и Павла есть еще и по пистолету, с которыми они не расстались, а у него самого остался за голенищем нож.
— И все же поведем их в деревню, — решил наконец Борода. — Они отдали нам оружие, у них раненый, нельзя отказать в помощи людям, когда они в ней нуждаются. Да и стая мар, напавшая на них, та самая, за которой мы шли три дня, отгоняя от деревни. Теперь опять можно спокойно охотиться, делать нам в этих местах больше нечего.
Во время переговоров никто из отряда не сказал ни слова. Вступать в схватку со степняками всем казалось бессмысленным — не за этим шли, оправдываться тоже не хотелось. Даже всегда такой скептичный Архимед на этот раз хранил философское спокойствие. Вчерашний день отнял у отряда слишком много сил.
Лыжи у степняков в отличие от самоделок Млыя оказались настоящими плетеными снегоступами. Нашлась и лишняя пара — ее отдали Фоке. Млый настоял на том, чтобы тянуть одни из санок, и почти силком усадил на них Ольгу. Фока впрягся в санки с пришедшим в себя и теперь скрипевшим зубами от пробудившейся боли Куртом.