Отец вылитый. Одно лицо.

— Это его? — Елена достала перстень.

— Ох, — Прасковья схватилась за сердце. — Нашли, значит…

По щекам ее текли крупные молчаливые слезы. Макс встал и ласково обнял Прасковью за плечи, начал что-то ласково нашептывать ей на ухо. Серега сидел, понурившись. Елена поглаживала ее руки. Сложно в такой ситуации найти нужные слова.

— Это его колечко, милого моего. А его сын, как приехал, так уже с колечком. Видно, мальчику на память оставлял. — забрав у Елены перстень, Прасковья теперь вертела его в руке. — Помню, приехал когда молодой, в дом вошел, а я обед готовила. Как увидала, так ножом себе по пальцу от неожиданности. Он подскочил, кровь мою слизнул. «Что ж, ты, — говорит, — Прасковья. Нет тебе нужды для меня свою кровь лить». И пальцы мои целует. «Ты, как отец», — говорю. А он улыбается. «Что отец, что сын, а сердце твое, Прасковья». Ох, уж меня дети ругали. Молод он, тебе самой в сыновья годится, а ты его в постель тащишь. А как не тащить-то. — Она немного виновато пожала плечами. — Я ж с ним, как глаза закрою, отца его представляю. Иногда мне даже казалось, что чудо это. И что милый мой помолодел да ко мне вернулся…

Хозяйка дома пристально, вопрошающе смотрела Елене в глаза. Чувствовала она ответ, знала. Елена лишь кивнула, да опустила взгляд в недопитую стопку. Макс отошел от Прасковьи и глотнул свою порцию залпом. Прасковья заплакала, спрятав лицо в ладонях. Не по умершему любимому, а потому что поняла…

— Чудной он всегда был, — глухо сказала она, немного успокоившись. — Травы знал, глаз у него плохой был. Ведь это он меня научил всему. А сам-то намного больше ведал. Его за спиной колдуном звали. И уезжал он за книгами какими-то. И свои у него были. Неужели мало?

— А сын в него пошел. — Это был не вопрос, а утверждение, Елена просто старалась быстрее закончить тягостный разговор.

— Конечно. — Прасковья горько улыбнулась. — Даже сильнее он стал, когда… Я боялась его, отдалялась, хоть и больно мне было. Последний год он и сам не приходил. Наверное, за старое принялся. Мало ли юбок в деревне?

— Он так и жил в заброшенной избе, да? — спросил Серега вдруг севшим голосом.

— А что ему дом бросать? — опять пожала Прасковья плечами. — Хозяйство у него богатое было поначалу. Да вот скот что-то дох. Но девки его не бросали. И при мне к нему дорожку проторили. Что мне с ними тягаться? Сохли все по нему. До болезни. Бывало, положит он на бабу глаз. Вот она румяная ходит, веселая. А потом с лица спадает, бледнеет, высыхает прямо вся… Хорошо, что там он жил. Мужики наши давно его убить мыслили… И?..

Она опять на Елену уставилась. Пытливо. Жалобно. Ей необходимо было знать…

— Нет, — покачала она головой. — Простите, Прасковья. Не мужики его. Он был… В общем, не просто так по нему девки сохли. Не с тоски.

— Да, поняла я теперь, — тихо сказала Прасковья. — Но… Но если колечко у тебя, девонька, неужто ты?..

— Нет. — Елене стало совсем трудно. Да и не знала она всего. И что знала, говорить не хотела при мужиках.

— Идите отсюда, мальчики, — вдруг скомандовала Прасковья. — Не для вас это. Наши слезы да тоска. Идите. Девонька у меня останется. Потолкуем мы с ней, посекретничаем.

Макс согласно кивнул.

— Тебе, Лен, тут лучше будет, — сказал он приятельнице. — В избе надежнее, чем в гамаке под звездами.

— Да и сеновал рядом, — игриво подмигнул Серега.

— Валите уже, — грубовато посоветовала Елена. — Никуда я не денусь отсюда. Что-то ног своих не чувствую.

— Хорошее у меня вино? — улыбнулась через силу Прасковья.

Потом они долго сидели на кухне. Елена, с трудом подбирая слова, рассказывала историю. О деревенском колдуне, который хотел большего. Как поехал за знанием, а вернулся с находкой. О том, как колдун переродился в упыря, как помолодел при этом. О том, что не было никакого отца и сына. Был только он — Прасковьин любимый. Единственное, чем могла она успокоить женщину, что все эти смерти были не по вине ее милого. А по вине той, что заменила Прасковью в постели упыря.

— Не смогу я тебе помочь, девочка, — виновато произнесла Прасковья. — Не знаю я ее. Не смотрела я. Гордая. Что мне сердце травить? Да и не муж он мне был.

— А как давно пропал он? — уже спокойно, с чисто профессиональным интересом, выспрашивала Елена.

— Да с год назад. С полтора. Зимой, — вспоминала Прасковья. — Нету его и нет. Я не ходила к нему. Незачем уже. Да и дети мне не простили бы.

— Хорошо, что не пошла, — согласилась Елена, вспоминая жуткую картину, виденную днем. — Он Старшим был. Упырем