— Ужин. Пора варить...

— Помогите мне! Подскажите — как?

— Мой муж скоро придет ужинать.

— Как вернуть дядю Сарына? Прежнего дядю Сарына?!

— Вернуть? — ущелья-морщины задвигались, грозя камнепадом. На лице старухи отразилось сомнение: — Мой муж куда-то ушел? Он не придет ужинать?

И вдруг:

— Жаворонок! Зайчик! Ты спасешь их?

— Спасу, тетя Сабия.

— Обещаешь?!

Она вцепилась в меня: не отдерешь.

— Обещаю. А вы пообещайте мне, что вернетесь, — твердо сказал я. — Мне нужна ваша помощь. Помогите мне, и я помогу вам. Возвращайтесь, тетя Сабия. Я один не справлюсь. Возвращайтесь, ладно?

Я гладил ее по руке, как мама утром гладила меня. Кожа Сабии-хотун под моими пальцами становилась мягкой, разглаживалась, теплела. Рука из деревянной сделалась живой, упругой. Тетя Сабия всхлипнула и едва не упала, но я успел ее подхватить.

— Извини, Юрюн. Накрыло меня. Давай уйдем с кухни.

— Почему? Он сюда смотрит?

— Тут сильнее давит. В гостинной полегче, и окна на другую сторону...

Я помог ей дойти до гостевой комнаты — ноги плохо слушались тетю Сабию. Усадил на лавку, сам уселся напротив.

— Нельзя моему мужу в Нижний мир, — она повторяла это, как заклинание. — Нельзя. Нельзя!

— Понял, тетя Сабия! Нельзя, так нельзя. Вы, главное, подскажите, как его надо распервочеловечивать? Ну, велю я ему: «Эй, дядя Сарын! А ну, усохни немедленно!» Он ведь не послушает?

Она вздохнула:

— Нет, не послушает. Даже не услышит. Его вина гложет. Он глухой, когда виноватый. Сумеешь убедить его, что он не виноват — вернешь.

— Это нам раз плюнуть! Знаете, какой я убедительный?

— Да уж знаю...

— Будет вам дядя Сарын лучше прежнего!

— Не надо — лучше.

Она нашла в себе силы улыбнуться.

— Не надо, — поспешил согласиться я. — Будет как раньше! Точь-в-точь! Ну, я пошел. Вы тут держитесь, хорошо?

— Под взгляд не угоди!

— Не волнуйтесь, тетя Сабия. Я увертливый...

— Стой!

Я замер.

— Подожди, — она уставилась в стену. У меня волосы встали дыбом, а зубы заныли, будто от ледяной воды. Вот как она смотрела! — Пусть он отвернется... Давай! Бегом!

Ну, я и дал.

Дверь еще не успела захлопнуться за мной, а я уже кубарем катился с пригорка — прямиком в кусты ольховника, голые и жалкие. И хотелось бы лучшего укрытия, да не нашлось поблизости. Хруст, треск, мокрые прутья хлещут по морде, и я, считай, проломил ольховник насквозь, но в конце застрял. Хорошо, что я слабак. Нюргун бы вихрем пролетел, и даже не заметил. Пока я