Змейка и Магнус? В порядке. Да и вообще, совсем рядом. Зигфрид? Тот ближе к первым линиям, куда своих поставил, поскольку арбалетами те не вооружены, а луки сегодня не катят, не их день. Рогнеду же с сыном и ближними вообще в край, да под двойной охраной. Они сейчас то, ради чего и началась схватка.

Схватка… Холод уходит, мир вокруг вновь заполняется чувствами. И беспокойством за своих. Тех двух из присутствующих, кого я считаю и буду считать своими. Супруга склочная, но любимая до одури, а еще побратим со всеми своими жреческими заморочками.

И что меня сейчас так плющит? А по причине того, чтопод обстрелом дружинники князя Владимира, оправдывая свою репутацию, подошли очень близко. А значит…

— Из всех… Залп! Залп! Залп!

Даже не думал, что смогу так орать. Срывая горло, срываясь на несвойственный мне высокий тембр. Но зато команда оказалась как нельзя более к месту. Простые арбалеты. Пришло их время. На близких дистанциях их пробивная способность просто завораживала. Да и били прямо из строя, по прямой траектории, прошивая щиты, броню, плоть…

Крики боли, оседающие на утоптанный снег тела, замешательство в рядах противника. Вот оно! И новый приказ. Главное тут уловить момент, почувствовать, когда противник заколебался, ощутил неуверенность. Время для контратаки.

— Локи! Наступай!

Понеслось… Стена щитов расступилась в нескольких местах и оттуда рванулись малыми группами те, кто как нельзя лучше умел именно что взламывать строй противника. И оружие у них было подходящее: двуручные секиры, молоты, двуручные же мечи. Ведь именно ими удобнее всего проламывать щиты, сбивать с ног и вообще производить максимальные разрушения. Правда и смертность у таких групп повышенная. Хоть как-то это компенсировалось лишь толщиной и качеством доспехов, да личным мастерством. Судьбы войны, вы все же чересчур жестоки.

Взломали! Сыграла свою роль та самая тень нерешительности, нависшая над дружинниками Владимира. И до чего ж хорошо, что удалось ее не только заметить, но и воспользоваться вовремя. Иначе… Они просто откатились бы, держа строй. Огрызаясь. И отступили бы с куда меньшими потерями. Сейчас же…

Группы прорыва выполнили свою задачу, разбив строй. Правда и будучи разорванным, боеспособности он не потерял. Не потеряли. Теперь их было три, но малочисленных. Ну а с тремя отдельными отрядами сражаться куда как легче. И вообще. сейчас можно будет вновь задействовать арбалетчиков. Тех, с особо мощными, воротными агрегатами. Их я придерживал как раз на такой случай. Но тут…

— Сигнал… — возбужденно крикнула Змейка. — Они хотят говорить, Сдаются?

— Прекратить! Пусть скажут, что хотят. Но не давать соединиться в один строй! Это приказ!

Не совсем довольное ворчание хирдманов. Почуявших вкус крови. Особенно склонных впадать в состояние берсеркера, а таких у меня хватало. Вон, их сейчас свои скручивают. А те рвутся, как дикие звери. Ничего нового, это всегда так. Берсерки в таком состоянии только и могут, что различать своих и чужих, большего от них требовать бесполезно.

— Не зря ты к каждому приставил друга не из им подобных, — тяжко вздохнул Магнус, наблюдая за беснующимися человекозверями с точки зрения психики. — Успокоят, настой в глотки вольют. Но бойцы из них потом плохие будут.

— А нам и не нужно, — ответил я побратиму. — Добрыня со своими разбит, мы сейчас можем расстрелять их из самострелов. Уйдут лишь немногие. Жаль только, что этот родич Владимира Киевского уползет, другими прикрываясь. Было бы не так, я, закрыв глаза, позволил бы добить их.

— Ты хочешь чего-то, кроме сдачи в полон?

— Да. Сейчас услышишь. Идут переговорщики.

Они и впрямь шли. Трое незнакомых, на сей раз лишь в броне, без оружия. Видно, что эти только что из битвы, один и вовсе с рассеченной рукой. Наспех перетянутой. Весь белый, но в здравом уме, болью не помутненном. Силен, уважаю.

— С чем пришли7 — спрашиваю троицу, ни к кому конкретно не обращаясь. — Сдаваться или просить не преследовать?

— Мы не сдадимся, честь не позволит, — хмуро ответил тот самый, с раненой рукой. — Дай уйти, выкуп перешлем. Сотники и полусотники, если желаешь, с тобой в Переяславль уйдут. Я, Станислав Игоревич, сотник, могу от их имени говорить.

— Понятно, — протянул я, быстро обдумывая плюсы и минусы от предложенного Станиславом и запланированного лично мной в расчете на такой расклад. — А если я голову Добрыни, собачьего сына, попрошу? И никаких более выкупов, вообще ничего.

— Нет. То нельзя, опозорены будем, его выдав.

Всмотревшись в окаменевшее лицо сотника, я понял, что говорит он от души. С места никак не сойдет, хоть ты режь его. Что ж, будем плясать от этого.