Встает.

Грязь стекает с него ручьями, а Кохэн и не пытается как-то отряхнуться. Он машет руками. Отдает короткие команды. И люди, застывшие было на краю поля, срываются в движение.

На самом деле это только кажется, что они срываются.

Там время идет иначе.

Теперь Мэйнфорд точно знает это. Ему хочется потрогать грудь, убедиться, что сердце в ней еще живо, а руны остались в прошлом. Но сил не хватает и на то, чтобы руку поднять. Он бы лежал вечность, разглядывая собственное искореженное отражение в глазах женщины, которой было за что его ненавидеть.

Подняли обоих.

Повели.

И Мэйнфорд послушно перебирал ногами.

Он почти повис на плечах двоих констеблей, стараясь не думать о том, как это выглядит со стороны.

Слухи пойдут. И в газетах напишут, что он, Мэйнфорд, болен. Матушка непременно ухватится за происшествие. И начальник Мэйнфорда в кои-то веки пойдет ей навстречу. Отправит к целителям, если вовсе не в отпуск.

Нельзя.

Не сейчас.

Он должен обдумать, что произошло. Если это не сумасшествие… если это не только сумасшествие…

Тельма шла сама, обняв себя. Высокая. Худая.

Грязная.

Уязвимая.

И если бы она действительно ненавидела, неужели рискнула бы? А Мэйнфорд до конца и не понял, что именно она сделала, но точно знает — без нее не вырвался бы… спросит… и не только об этом.

Прошлое вернулось.

Права была предсказательница.

Прошлое постучало в дверь. Пинком открыло. И Мэйнфорду предстоит решить, что именно сделать с этим мокрым прошлым.

В машине — а их обоих впихнули в одну — он дотянулся до ледяной руки Тельмы.

— Сядь. Рядом. Пожалуйста, — тяжело быть вежливым, когда почти отключаешься, но она не стала спорить, пересела и позволила себя обнять. Ее близость успокаивала, словно само присутствие Тельмы отгоняло кошмары, а ведь вернутся…

…о них Мэйнфорд тоже подумает потом.

А вот плед, пропахший топливом, затасканный до дыр, был своевременен. Тельма позволила завернуть себя в этот плед, и только бледная макушка торчала из свертка.

Пускай.

— Вези ко мне, — он говорит это шоферу, но Кохэн, до того молчавший, подает голос.

— Тебе в госпиталь надо.

— Пламенеющего сердца?

— Почему бы и нет? Повод стоящий и… Мэйнфорд, ты ведь понимаешь, что…

Не понимает.

Не желает ни понимать, ни принимать, хотя придется. И он найдет в себе силы, только не сейчас.

— Домой. Пожалуйста.

— А целитель…

— Джонни позови… ему же нравится в мозгах копаться, вот пусть и глянет. Других пришибу не глядя.

И это предупреждение Кохэн принимает всерьез. Правильно.

Других нельзя подпускать.

Другие всенепременно обнаружат какое-нибудь отклонение от нормы, начнут настаивать на госпитализации, на исследованиях… на том, чтобы Мэйнфорд перебрался в лабораторию, а лучше и вовсе в ней обжился, предоставив и отклонения, и патологии, и потроха свои в полное распоряжение науки.

Нет.

— Если о себе не думаешь, то хотя бы… — Кохэн выразительно замолчал.