светом.

— Поговори с ней. Объясни. Я пытался, но она… она словно обезумела! Она не желает и слышать о том, чтобы сделать операцию…

— Аборты незаконны.

— Прекрати, Мэйни! Не говори мне об этой ерунде. Женщина должна иметь право выбора!

— Она и выбрала. Чем ты недоволен?

— Мэйни! — свет вспыхивает ярко, заставляя Тельму отшатнуться. — Я пришел к тебе не затем, чтобы ты меня осуждал. Да, я понимаю, что следовало предохраняться. Да я был уверен, что она носит амулет! И не смотри на меня так… они совершенно безвредны.

Мэйнфорд хмыкнул.

— И не в этом дело, — Гаррет нервно расхаживал, и свет расползался под его ногами. — Была договоренность. Я платил за квартиру. Я давал ей денег, но ей всегда было мало. Она поняла, что я собираюсь…

Он щелкнул пальцами.

— …и решила сыграть на беременности. У меня, видите ли, нет детей, а она подарит мне сына. Предложи ей денег.

— От меня, думаешь, возьмет?

— Припугни. Скажи, что посадишь, если она…

— Я не собираюсь пугать беременную женщину, — тьма колыхнулась, будто желая обнять Гаррета. — Ребенок твой?

— Вероятнее всего.

— Ты должен о нем позаботиться…

…и мир вновь кувыркнулся. Сжался, сдавил Тельму и, когда она почти распалась на части, выплюнул.

Полет.

Осколки чужой памяти.

Люди, которых Тельма не знает. Лица. Слова, овеществленные музыкой. Обрывки этой самой музыки, всегда тревожной. Краски, расплескавшиеся по ее рукам, чтобы превратиться в кровь.

И тишина.

Замок на вершине скалы, которая зубом выступает из моря. Она, Тельма, птица, и воздух под крыльями ее тяжел. Этот воздух держит непривычное птичье тело, которое совершенно в каждой линии своей. Он ласкает перья и приносит ей горсти соленых брызг.

Ветер воет. И море плачет от боли.

Тельма слышит его голос.

Тельма понимает его, такое многоликое, древнее и могучее, но все одно беззащитное. Это море хотело бы подняться по камням, оно и пытается, цепляясь за мелкие трещины петлями водорослей. Но замок слишком высоко.

Не для Тельмы.

Она видит черный квадрат.

Две круглых башни, затянутых каменным плющом. И стены с кривоватыми зубцами. Они выдерживали не одну осаду, и выдержат еще, если, конечно, враг полезет через скалы.

Он слишком умен.

Хитер.

И ветер подталкивает Тельму ниже. Ко двору, к кривоватому древнему дереву, корни которого проросли сквозь кладку. К донжону, приземистому и подслеповатому, каковым ему и надлежит быть.

Донжон похож на Мэйнфорда.

Все это место похоже на Мэйнфорда.

И кажется, Тельма знает теперь его секрет.

Она складывает крылья и становится человеком, только на руках еще остается мягчайший покров совиных перьев. Это не страшно.

Хорошо даже.

Совы — замечательные охотники. И в темноте видят неплохо. А нет темноты более плотной, нежели та, что обретается в чужой душе.

Или это все-таки разум?