На покрытом оспинами плоском лице врача отразилось замешательство. Он потеребил золотую заколку галстука и поинтересовался:

– Вы знаете, что с вами произошло? Что последнее вы помните?

– В меня стреляли.

– А свое имя? Назовите его!

Я надолго задумался, как именно представиться, потом сказал:

– Меня зовут Лев Шатунов.

– Русский? – уточнил врач, доставая из кармана халата потрепанный блокнот.

– Да.

Врач записал имя и задумчиво почесал карандашом кончик крупного носа.

– Где я? – повторил я свой вопрос, так и оставшийся без ответа.

– Что? – встрепенулся медик. – А! Вы в больнице.

Я шумно вздохнул и уставился в потолок.

– Что со мной, доктор? – спросил, заранее ожидая услышать какую-нибудь неудобоваримую медицинскую терминологию, но вместо этого врач спросил:

– Можете пошевелить рукой или ногой?

– Нет.

Медик нервно потупился.

– Одна из пуль попала в позвоночник. Вероятно, был поврежден спинной мозг, и вы останетесь парализованным до конца жизни.

– Чушь! – выругался я и зашипел от всколыхнувшейся в голове боли.

– Сохраняйте спокойствие! – потребовал врач. – Диагноз еще не окончательный!

– Я должен связаться с поверенным. Я достаточно состоятелен и могу позволить себе лучших специалистов!

– Вам придется поговорить об этом с профессором.

– Вы должны передать мое сообщение поверенному!

– Единственное, что я должен, – перебил меня врач, – это осмотреть раны и скорректировать курс лечения. Только и всего! Все остальное вам предстоит обговорить с заведующим отделением!

– Так позовите его! – сорвался я на крик.

– Профессор осмотрит вас, как только у него появится свободное время, – объявил медик и распахнул дверь, позволяя санитару закатить в палату тележку с хирургическими инструментами, бутылочками с лечебными растворами и мотками бинтов.

– Я хочу видеть профессора немедленно! – потребовал я, срываясь на крик. – Прямо сейчас! Ясно вам?!

– Всему свое время, – отрезал медик, взял железную кружку и поднес к моим губам: – Пейте! Вы должны выпить это!

– Что это?

– Пейте!

Сложно сопротивляться, когда не чувствуешь собственного тела. Санитар слегка приподнял мою голову, и волей-неволей пришлось глотать влитую врачом горькую микстуру. Плеваться и давиться из одного только желания показать собственную независимость я не стал. Лишь пожалел с какой-то нечеловеческой даже тоской об утраченной возможности оборачиваться зверем.

Впрочем, в этом случае серебряные пули прикончили бы меня прямо на мосту…

В лекарство был добавлен какой-то наркотический препарат; очень скоро накатило ватное оцепенение и нестерпимо захотелось спать. Наверное, это было и к лучшему: санитар себя долгим отмачиванием бинтов не утруждал, и, оставайся я в сознании, перевязка стала бы сущей пыткой…