– Твой контакт – человек надежный? – спросил он, проверяя заряд электрической банки.
– Более чем, – ответил я и приготовил к бою второй метатель Гаусса.
Сыщик кивнул, с болезненной гримасой прикоснулся к повязке на шее и ничего не сказал.
В тишину вечернего города вплетались привычные звуки: хлопки пороховых двигателей, стук подков по мостовой, протяжные гудки паровых катеров да крики уличных продавцов, но очень скоро молчание стало тяготить меня, и я спросил:
– Как ты догадался, что жертвы – сиятельные? Выколотые глаза – это вовсе не очевидно.
Томас достал карманные часы, взглянул на циферблат и убрал их обратно.
– Шесть пальцев, – произнес он наконец. – У одной из жертв на руке было шесть пальцев.
– И что с того? – ничего не понял я из этого объяснения.
– Сила падших изменяет тела. У сиятельных дети с физическими отклонениями рождаются куда чаще, нежели у простых людей.
– Первый раз слышу.
– Просто здесь, в Новом Вавилоне, кровь сиятельных сильна. Она калечит лишь сознание, но не тело, – невесело усмехнулся сыщик. – В Новом Свете сиятельных было много меньше изначально, кровь давно ослабла, начали рождаться уроды.
– Я не знал.
– В любом случае насчет первых двух жертв у меня уверенности не было. Но когда выяснилось, что третья убитая работала в цирке шапито…
– В газетах писали – все жертвы были проститутками.
– Циркачка или шлюха – так ли велика разница для почтенной публики? – скривился сыщик. – Третья жертва работала в шапито. У нее даже был собственный номер, она умела дышать под водой.
– Полезный талант.
– Полезный, – отстраненно кивнул Смит. – Ее запирали в стеклянном кубе и заливали воду. Она захлебывалась. Потом воду сливали, ее откачивали и возвращали к жизни. И так – выступление за выступлением. Дрянь, а не жизнь.
– Но лучше так, чем лишиться сердца, – решил я, машинально потирая грудь с левой стороны. – Намного лучше.
– Никто и не спорит, – поморщился Томас, которого этот разговор привел в откровенно дурное расположение духа.
К счастью, в этот момент к мосту подъехал знакомый броневик. Я выбрался из самоходной коляски и, на ходу отсчитывая деньги, перебежал через дорогу. Рамон Миро принял у меня четыреста франков, распахнул боковую дверцу и вытащил из кузова неокрашенный деревянный ящик.
– Как договаривались, дюжина зажигательных зарядов и столько же осколочных гранат, – сообщил он.
– Профессор Берлигер не объявлялся? – спросил я, принимая короб.
– Как в воду канул.
– Найди его, – попросил я и вернулся к «Форду-Т».
Заинтересованный непонятной суетой постовой направился в нашу сторону, но, прежде чем он успел приблизиться, броневик уехал в одну сторону, а мы укатили в другую. Свистеть вдогонку констебль не стал.
По дороге к Риверфорту Томас Смит завернул на телеграф.
– Лев, я не герой-одиночка, – пояснил он, перехватив мой озадаченный взгляд. – Я работаю на Пинкертона. Агентство должно знать, что происходит.
– Я разве против? – развел я руками, а когда сыщик сбегал отправить телеграмму и вернулся, спросил: – И как ты собираешься отыскать этого… Ицтли?
– По кровавым отметинам.
– А полиция?
– Ничего у них не получится, – уверенно ответил Томас. – Они и понятия не имеют, с чем столкнулись.
– А ты? Ты имеешь? Откуда?
Смит усмехнулся.
– В пятнадцать я убежал из дома и записался в армию. Два года прослужил в пехотном полку, еще четыре – в армейской разведке. Всякого насмотрелся.
Облик худощавого франта с ухоженными руками, аккуратными усиками и модной прической со службой в армейской разведке нисколько не вязался, но внешность зачастую обманчива, ставить под сомнение слова сыщика я не стал. Как не стал интересоваться причинами, побудившими его сбежать из дома; у всех свои скелеты в шкафу.
