истинная сущность которых мне пока довольно смутно представлялась. Подойдя к телефону, взял трубку.
– Сергей Александрович, здравствуйте! – раздался в трубке голос профессора Иконникова. – Сколько мы с вами не виделись?
– Добрый вечер, Антон Павлович. Месяцев восемь. Как у вас дела?
– Все по-старому. Да и что у меня, старика, может поменяться? Университет и моя коллекция. Этим и живу. А как вы все это время жили?
– По-разному, Антон Павлович.
– Впрочем, можете не рассказывать. Кое-что слышал. Как-то звонил вам и попал на вашу матушку, поэтому знаю о трагедии с вашей сестрой. Как она сейчас?
– Ушла в монастырь.
– Такая молодая? Да у нее вся жизнь впереди! Зачем себе жизнь… Ох! Извините меня, старика. Вечно лезу не в свои дела. Как там, в Евангелии от Матфея: «Не судите, да не судимы будете»… А вы-то как сами?
– Пока все хорошо.
– Вы что завтра вечером делаете? – последовал неожиданный вопрос.
– Ничего.
– Отлично! Завтра вечером жду вас у себя в гости!
– Что за повод? – поинтересовался я.
– Мне вам кое-что передать нужно. Вас семь часов вечера устроит?
– Вполне.
Я оказался не единственным приглашенным в этот вечер. Был еще один гость. Хороший и добрый друг, как отрекомендовал его Иконников. Ему было приблизительно столько лет, сколько и самому профессору, где-то в районе шестидесяти лет, но при этом он выглядел намного крепче и здоровее профессора словесности. Этакий гриб-боровик. Еще он обладал редким оттенком волос – его волосы, борода и усы были пшеничного цвета.
– Разреши тебе представить моего молодого друга: Богуславский Сергей Александрович, о котором я тебе уже рассказывал. А это Пороховщиков Николай Тимофеевич. Прошу любить и жаловать! Профессор химии, два десятка опубликованных работ, солидный возраст, но при этом большой любитель фантазировать. Такие проекты в его голове бродят – только держись! Встречал я в жизни выдумщиков, но таких, как наш Николай Тимофеевич, еще поискать надо! Ну-ну! Не хмурьте свои брови, профессор. Умолкаю. Что будем пить молодой человек? Или опять чай?
– Чай, Антон Павлович.
– Николай Тимофеевич, – профессор обратился к своему приятелю, – извините нас, извините ради бога! Мне надо поговорить с Сергеем Александровичем. Мы отойдем ненадолго.
– Сколько угодно, Антон Павлович. Сколько угодно! – ответил тот.
Уже входя в кабинет, Иконников начал извиняться:
– Поверите, Сергей Александрович?! Опять чуть не забыл! А тогда напрочь забыл. Мне Маша отдельно наказала: обязательно передайте…
– Погодите, Антон Павлович. Вы с самого начала начните, пожалуйста.
– С самого начала? – профессор, подойдя к письменно столу, открыл ящик, а затем достал из него небольшую потрепанную книжку. – Вот. Держите это самое начало.
Я взял ее. Это было дешевое издание Библии.
– Зачем мне она?
– Не знаю. Ради любопытства полистал ее, но никаких странностей не нашел. Хм! За исключением того, что на внутренние стороны обложки наклеены дешевые лубочные картинки на библейские сюжеты. Маша попросила передать ее вам сразу после своего отъезда за границу. Хотел отдать вам еще при той встрече, но забыл.
– Почему тогда она сама мне не отдала?
– Не знаю, а я и не спрашивал. Да вспомните те суматошные дни, до того ли было! Покушение на Машеньку, полиция, потом ее срочный отъезд… А тут на днях Маша письмо прислала и спросила, передал ли я вам сей предмет. Знаете, я полдня думал, что это может быть такое, а потом вдруг вспомнил. Точно! Библия!
– Когда пришло письмо?
