до опустившейся алкоголички – не задумывался, потому что задумываться о чем-то может только полноценная личность. Животное живет одним днем, часом, секундой, запоминая только то, что способствует выживанию.

И Охотник запоминал.

Незаметно провалившись в сон и проспав около часа, Охотник проснулся от непонятной тревоги, коснувшейся его сознания. Так бывает, когда спящий зверь, еще не очнувшись, слышит-чует стаю чужаков, крадущуюся мимо его логова. Он не вскакивает, не начинает злобно рычать, готовясь к бою, нет, зверь затаивается, чтобы оценить ситуацию. Не поняв, драться следует или бежать, сможешь ли выжить. Частенько лучше спрятаться и переждать, чем героически вступить в бой грудь о грудь с чужаком- неприятелем.

Мозг раскинул сеть-паутину невидимых силовых нитей, все дальше и дальше проникая в толщу стен тоннеля, и через несколько секунд сеть затрепетала – кто-то двигался в тоннеле, параллельном этому. Все нити стянулись к объектам, прекратив сканирование в других местах, и начали жадно, извиваясь, будто черви, ощупывать-облизывать тех, кто осторожно, не издавая лишнего шума, шел в подземелье.

Пятеро. Пятнистая форма, шлемы, маски, закрывающие лица, оружие – на плече и на боку. Фонари не горят, идут в кромешной темноте. Аура настороженности, внимания, готовности к насилию и угрозы.

Через стену. Не опасно.

Охотник снова закрыл глаза и провалился в сон.

– Эй, ты тут?! Эй!

Анька в ужасе начала ощупывать пространство вокруг себя, схватила что-то упругое, горячее… и завопила еще громче:

– Ай! Кто тут?!

Широкая ладонь закрыла ей рот, и Анька забилась, как рыба, вытащенная на воздух, не в силах противостоять могучему объятию. Еще секунда, и сердце ее бы разорвалось от ужаса, но… знакомый голос успокоил:

– Молчи. Нельзя шуметь.

Анька замерла, обмякнув, будто из нее выдернули скелет. Рука подержала ее еще немного, затем отпустила.

– Ты! – выдохнула Анька. – Да я едва не обмочилась от страха! Чего молчал-то?

– Спал.

– Спал он! – нарочито-возмущенно буркнула женщина. – Он спал, видишь ли! Слушай, как тебя вообще звать-то? Мы с тобой уже… хрен знает сколько, а я даже не знаю, как тебя звать! Как твое имя?

Охотник молчал, мучительно напрягая застонавший от боли мозг, затем оставил попытку вспомнить:

– Не знаю.

– Как это – не знаю? – искренне удивилась Анька. – Это как так? Ну, у тебя есть же имя! У всех есть имена! Я вот – Аня, Анька, Анна. А ты?

– Я не знаю! – неожиданно для себя резко и гневно сказал Охотник, и Анька отпрянула.

– Да чего ты? Я же просто спросила!

Она помолчала и вдруг обрадованно сказала:

– Поняла! Я поняла! Ты из этих… я видела по телевизору – люди не помнят, как их зовут, кем они были, как попали в это место! И ты такой!

– Какое место?

– Ну… разное место… – Анька не нашлась, что сказать, подумала пару секунд и добавила: – Ну вот кто-то вдруг оказывается на вокзале. Стоит и не помнит – кто он, откуда, документов нет у него – как узнать свое имя? Его в больницу – он там живет какое-то время, его показывают по телевизору, и семья находит! Здорово, правда?

– Нет! – Тон Охотника опять был резок, почти груб. – Никаких больниц! Никаких телевизоров!

– Ну это я так… просто рассказываю, что видела! – слегка обиделась Анька. – А ты опять сразу в бутылку лезешь! Обидчивый какой-то! Я же своя, я за тебя! Я всех за тебя порву! Ух, ты мой хороший… раненый… иди сюда, иди…

Анька нащупала плечо Охотника, прижалась к нему, положила на него голову и стала потихоньку гладить по лохматой макушке:

– Тебя, видать, в горячих точках ранили, да? Вот ты и забыл все… А может, инопланетяне украли? Опыты делали? Мутанта из тебя сделали? Ты не помнишь, может, был какой-то свет? Тарелка летающая, а? Расскажи? Мне так интересно! Я вот в детстве мечтала, что меня заберет летающая тарелка. Да, не смейся! Хотя – смейся, если хочешь. Я не обижусь… на тебя. В общем, мечтала, что тарелка заберет меня на другую планету, а там все такие умные, все хорошие, добрые. Они меня научат всяким наукам,