сердец, не чувствовала аромата их крови, а, наверно, должна была. Ведь это было его воспоминание. Вампира. И почему я не смогла разглядеть ни одного лица? Он не хотел показывать мне? Или сам через столько лет уже не может их увидеть, не может вспомнить? Это воспоминание – из детства? Это он тот ребенок? Или это… его ребенок? А та дева с волосами цвета меда – его мать? сестра? возлюбленная? Или все это – просто собирательный образ счастливого мира? Показал – и тут же выгнал, чтобы не отвечать, не объяснять. Или уже пожалел, что показал?

Зачем он вообще звал меня? Учить жить? Оправдываться? Мириться? Или вновь привязать к себе еще сильнее, а то старые связи ослабли, а если верить ему, так и порвались? А вот, кстати, вопрос: а можно ли ему вообще верить? С одной стороны, в каких-то вещах он явно честен или просто не понимает, что они отвратительны и их стоит скрывать. Вот зачем он мне вновь начал рассказывать, что порой убивает людей просто «под настроение» или о посещении садистских вечеринок, которые он даже и не осуждает? И… ведь прямым текстом же сказал, что многие вампиры в своих забавах с людьми жестоки настолько, что сам он рядом с ними просто белый ягненочек. Что общество их, которым нас с младых ногтей учат восхищаться, деградирует. Зачем мне такая честность, я о ней не просила. Если вампиры не могут меня обмануть, это вовсе не значит, что я хочу знать о них всю правду. Мне так только страшнее жить.

И вот, кстати, о страхе. Что это было насчет контракта? Что он на самом деле хочет? Убить, выпить до дна, раз уж просит жизнь? Или действительно защитить? Нет, мне такая «защита», чтоб добровольно рабыней его становиться, и в гробу не мерещилась, но что он на самом деле хочет?

Нет, я не понимала его, решительно не понимала. Может, потому, что он вампир, а у них мозги как-то совсем по-другому устроены. Может, он прав, и я действительно не слишком умная девочка. Может быть. Вот только заколкой его я вновь заколола свои волосы. И даже если это означало, что я вновь собираюсь наступить на те же грабли, опять позволив себе привязаться к нему, что ж. Да и кого я, в самом деле, обманываю. Я уже к нему привязалась.

А на улице звенела весна, летела во все стороны птичьими трелями и солнечными бликами, а на воскресенье Петька запланировал грандиозный пикник в весьма обширной компании, и я в кои-то веки была действительно рада, что мы куда-то едем. Меня не раздражала толчея в электричке, и бесконечные песни под гитару, и люди, чьих имен я попросту не в состоянии запомнить. Мне было легко. Так, словно неподъемный груз, что все давил мне на плечи, наконец-то сброшен, и оттого даже простая ходьба кажется мне почти полетом.

– Что с тобой произошло? – удивлялся Петька.

– Что? – смеялась я.

– Ты вся словно светишься.

– Это солнце светится. Весна! Петька, а у солнца бывает запах?

– Конечно, и даже вкус. Помоги колбаски нарезать, есть ужасно хочется.

Ну конечно, у нас же равноправие! И поэтому девочки режут колбаску, а мальчики кучкуются в сторонке, бурно обсуждая свои мальчишеские дела космического, несомненно, масштаба.

– Да Гошу выбираем главным, и спокойно идем на четвертую категорию! – доносятся до меня их особенно яростные вопли.

– Да далась вам четвертая, у нас половина народа и третьей не ходила!

– А может, по пруду на лодке покатаемся, и хватит уже?! Там скукотища на вашей третьей! Я в турцентре отчеты брал: там и лодку-то порвать не обо что!

– Да может, те, кто эти отчеты писал, просто по берегу прошли? А потом насочиняли, какие они бравые?

– Боишься, так и не ходи! А у нас Гоша четвертой ходил, Васька ходил, а еще Кирилл со Степычем пойдут, у них тоже опыт есть! Можем официально регистрироваться на четвертую категорию, по всем правилам имеем право!

– А по уму?

– А если такой дурак, то и оставайся!..

Ну, понеслось-поехало, походники-байдарочники. Все мысли лишь о том, как побурнее провести предстоящее лето. Желательно с порогами, перекатами и водоворотами. И чтоб кто-нибудь головой о камни приложился, а то ведь и вспомнить будет не о чем.

– Лариска, я тебя медсестрой записал, на тебе лекарства, – обрадовал меня Петерс по окончании их «малого государственного совета». – Ты ведь с нами? – все же поинтересовался.

– А то, – когда это я отказывалась от безнадежной авантюры? Тем более мне же велено насыщать жизнь событиями по максимуму. А то ведь решит, в самом деле, что только о нем, Великом, и мечтаю. Зазнается…

А потом пришел май, а он всегда приходит волшебно – Майским днем. Его праздновали на улицах, площадях, в парке. Но самый грандиозный праздник устраивал, конечно, университет. Бесшабашный праздник юности, весны, любви, новой жизни, стоящей на