– Динь. – Я покачала головой.

– С тремя женщинами. Тремя. – Динь снова уселся на стол и озадаченно покачал головой.

Я и сама изумилась. Один с тремя тетками? Хотя, впрочем, чему тут удивляться. Эльфы обожают секс. Еще одно оружие, которое они используют против смертных.

– Как такое вообще возможно? – задумался Динь.

– Тут талант нужен. – Я уставилась на домовенка. Он снова закружился в танце. – Ты когда-нибудь слышал о том, чтобы старейшины жили в нашем мире?

Динь остановился и взглянул на меня.

– Нет.

– А о том, чтобы старейшина вдруг решил обнаружить себя?

Домовенок покачал головой.

– Никаких предположений.

– Ты ведь не стал бы меня обманывать?

– Нет, – ухмыльнулся Динь. – У тебя же премиальный аккаунт на «Амазоне».

Я фыркнула.

– Приятно знать, чем именно можно заслужить твою преданность. – Я отошла от стола и направилась к рюкзаку. – Кстати, пока ты дрых, тебе тут посылки пришли. Я положила их на табуретку у двери.

– А! – Динь взмыл в воздух. – Так чего же ты молчала? – Он устремился было в гостиную, но остановился рядом со мной. – Но с тобой точно все в порядке? Ты не умрешь во сне? Ведь обо мне же никто не знает, а значит, и искать не будет, а все зефиринки из «Талисманчиков» я уже съел.

Я негромко рассмеялась и покачала головой. О Дине не знала ни одна живая душа, даже Вэл. Каждый раз, когда ко мне кто-то приходил, брауни прятался.

– Все в порядке. Побаливает немножко, но на этот случай мне дали таблетки. Так что я приму душ и, пожалуй, лягу поспать.

– Сейчас же только четыре часа.

– Когда я пришла, ты дрых без задних ног, так что кто бы говорил. – Я выудила из переднего кармана рюкзака пузырек, вытряхнула из него одну таблетку и запила шипучкой из холодильника.

– Смотри не привыкни. Мне как-то не хочется оказаться под одной крышей с наркоманкой, потому что потом ты перейдешь на более сильные стимуляторы и кончишь тем, что подсядешь на соль для ванн[6] и обглодаешь мне лицо. – С этими словами брауни вылетел из комнаты.

Динь… Динь странный.

Пока я брела в спальню, мимо меня пролетел Динь в обнимку с куклой-троллем какой-то психоделической расцветки. Динь их коллекционировал, и, положа руку на сердце, мне совершенно не хотелось знать, что он с ними делает.

Оказавшись наконец в спальне, я поставила шипучку на тумбочку и включила ночник. И если в комнате у меня обычно темно, то обстановка была самая что ни на есть яркая: наволочки цвета фуксии, темно-фиолетовое одеяло из шенили, в изножье кровати – розово-голубая скамеечка в «огурцах». Даже два комода и тумбочка были голубые.

Раз уж мне, в отличие от Вэл, не идут яркие цвета в одежде, я старалась окружать себя ими в интерьере.

Я разделась, бросив вещи кучкой у дверей в ванную, вход в которую был из спальни. Слава богу, ванн у меня две, потому что во второй, в которую можно было попасть из коридора, Динь любил плескаться, как в бассейне. Моя же была роскошной и скромной: мне нравилась старинная ванна на львиных лапах и карниз для шторы.

Я включила воду погорячее, насколько могла вытерпеть, проверила, не сползла ли повязка, прикрывавшая швы, и встала под струю, от которой шел пар. Едва вода коснулась кожи, я издала вопль блаженства. Как будто не мылась несколько дней.

Вода окрасилась в густо-розовый цвет, потом стекла: я смыла засохшую кровь. Дважды вымыла голову и, стоя под душем, медленно припоминала все, что случилось прошлой ночью.

Я шлепнула себя по щекам, но в душе моей росла горечь, и в горле стоял ком. Крепко зажмурилась, так что заболели глаза, я старалась не расплакаться.

Я не плакала с той ночи, когда убили моих приемных родителей, с той самой ночи, когда убили Шона. Тогда я пролила столько слез, что, наверно, на всю жизнь хватило бы. А этот выстрел будто бы вскрыл тупым ножом мои старые раны. Уж не знаю, почему так, разве что как напоминание о том, что человек смертен. Но я снова видела, точно наяву, мертвые глаза Холли и Эдриана, так ясно, словно стояла над их телами. И как покрывается мертвенной бледностью лицо Шона…