Гомон домочадцев остался далеко внизу, а мы заперлись на ключ в комнате, где лорд с превеликой опаской стянул с меня платье.

— Больно? — спросил, водя взглядом по покрывшейся волдырями коже. Я ожогов не видела, но чувствовала, как надулись волдыри, как пульсирует под ними лимфа.

— Терпимо, — улыбнулась, стараясь не застонать в голос.

Он шагнул назад, к столу, будто боясь нашей близости, бесцельно повертел в пальцах золотую запонку. Было слышно, чем дышит гнетущая тишина, как натянуты струны нашего молчания.

— Что имел в виду предводитель?

— Ты о чем? — Трауш покосился на меня, мол, он ни к чему не причастен.

— Вы поступили верно, — припомнила я, перебирая складки на покрывале. — О чем речь?

— Сольд, давай как-нибудь в другой раз?

— Я все равно узнаю.

На лице отразилось сомнение.

— Так и быть. — Трауш зажал запонку в кулаке. — Понимаешь, загонщики почитают и берегут каждую хинэ, и никто, даже повелитель, не может отнять у теневой твари жизнь, если на то нет оснований. Мне же пришлось взять хинэ под контроль и, воспользовавшись тем, что чернокнижник отвлекся на меня, атаковать исподтишка. Хинэ погибала, но я высосал из нее последнее. Возможно, при ином раскладе ее бы удалось выходить. — Он всмотрелся в пейзаж, висящий на стене, так, словно видел впервые. — По законам загонщиков предводитель должен был вынести мне приговор, но своими словами он объявил помилование.

Улыбка получилась кривоватая, скорее смахивающая на усмешку. Кажется, несмотря на прощение, высокий лорд себя корил.

Сколько же скрытого резерва таится в этом мужчине? Час назад он выглядел как оживший мертвец (кем, по сути, и являлся), но сумел управиться с подчинением теневой твари. Я искренне восхищалась тем, в ком нашла свое продолжение. Тем временем Трауш, отведя взгляд, спросил:

— Почему ты не дождалась? — с грустью и обидой. — Зачем ушла?

Всего секунду я колебалась перед ответом. Да будь что будет! Мы пережили расставание и смерть друг друга, открыли души, невзирая на различия и разногласия, научились мириться и принимать себя такими, какие мы есть. Неужели моя правда навредит отношениям, что пронесены сквозь страдания?

— Я приревновала тебя.

Трауш на пятках развернулся, глаза его сузились.

— К Мари, — окончила пристыженно, заливаясь краской. — Не гневайся! — Вскочила с постели, упала босыми ступнями на холодный пол. — Она всегда рядом с тобой, она — твоя помощница и правая рука. И в критической ситуации ты обратился к ней, а не ко мне. И тогда я понадеялась доказать тебе, что тоже чего-то стою.

Всхлип. Второй. Мой панцирь раскололся на куски, и те осыпались к ногам разноцветными стеклышками. Трауш притянул меня за талию, не касаясь ожогов, склонил голову мне на макушку и твердо ответил:

— Глупый найденыш, ты стоишь сотни Мари. Но пойми: дела государства превыше всего. Я не имел права отлеживаться, не разузнав ситуации. Но после бы я поспешил к тебе, и оставшийся день мы бы посвятили друг другу. А ты вместо того, чтобы потерпеть час, предпочла рискнуть жизнью.

— Я… я так по тебе скучала, — сказала невпопад.

— А я?! — оскорбился лорд, точно мы спорили. — Я ведь места себе не находил, все тревожился, вдруг там, в стране людей, тебе понравится больше — и ты не захочешь возвращаться сюда. Я бы не стал тебя искать и увозить насильно, но как бы жил тогда, уже познав тебя и потеряв?..

— Извини.

Он поднял мое лицо за подбородок, стер со щеки застывшую слезинку.

— Кричи на меня, ругайся, ненавидь, но, прошу, никогда не наказывай молчанием.

Я кивнула. Так многое хотелось сказать, вспомнить, выплакать — но в словах не было истины. В горьковатом дыхании, в биении сердца, в сросшихся воедино туманах — вот где жила правда. А слова — пыль, разметаемая ветрами.

Трауш поглаживал мои плечи.

— И чтобы отныне тебе не приходилось ревновать, я отошлю Мари в город. Не страшно, раздобуду другого личного помощника, мало ли ведьм и ведьмаков в Пограничье. А ей поручу какую-нибудь работенку в Ре-ре или на юге страны.

Он отрезал это без раздумий тоном не мужа, но правителя.

— Трауш, я не хочу становиться между вами.

— Ты — мое все, потому ничье слово не ценится мною выше твоего. Тебе неприятно — значит, ей нет места в нашем доме. — Голос его надломился. — Кстати, завтра же мы сообщим Пограничью о скорой свадьбе. Боги не любят отлагательств, а мы слишком долго испытывали их терпение, и все наши трудности: размолвки, обиды — от промедления. Даю тебе две недели на пошив платья. Сольд, согласна ли ты стать моей женой не только пред небесами, но и тенями?

— Что?.. — неуверенно выдала я. Не сразу поняла всю серьезность его шутливого тона.

— Будь моей леди навеки, прошу тебя.

Лорд опустился на колено. В глазах таяли хлопья пепла. Ветер за окном напевал нам таинственную колыбельную. Лунный луч полз по стене, рождая причудливые тени.