– Более чем, – кивнул старик. – Семьи у меня нет – все сгорели в войне. Друзей, наставников, учеников не осталось. Я ни к кому не привязан. Никому не нужен. Ничего не должен. Да и жизнь для меня давно уже в тягость. Если честно, вы окажете мне огромную услугу, если оборвете ее в качестве платы за ошибку.
– В чем дело, Кромм? Разве тобой не должна двигать месть? – почему-то нахмурился тот же насм. – Людям свойственно искать себе врагов. Ты проиграл в той войне – бывает. Но разве тебе не хочется отомстить за проигрыш?
Лонер медленно покачал головой.
– Я перегорел, разве не понятно?
– Ты сдался? – безжалостно уточнил убийца.
– А ты сам не видишь.
– Почему? Вроде как мэтров учат сражаться до конца.
Старик горько усмехнулся.
– Да какой из меня теперь мэтр? Бороться имеет смысл лишь тогда, когда у тебя есть шанс на победу, пусть даже призрачный. Но если ты лишен сил и даже тело тебя подводит, а рядом нет никого, кто поддержал бы в трудный миг, то любые надежды тщетны. Я понял это после полувека бессмысленных терзаний и безуспешных попыток вернуть то, к чему вернуться уже не суждено. Я калека, насм. У меня больше нет сил, чтобы бороться, и нет воли, чтобы удерживать в себе хотя бы надежду.
– Ты еще жив, – холодно констатировал насм. – Значит, шансы есть. Они всегда остаются, когда в теле тлеет хоть одна жалкая искорка духа. Ты просто слаб, Кромм. Слаб и ничтожен. И даже в нашем визите пытаешься отыскать выход из тупика, в который загнал себя сам.
Лонер внезапно сгорбился.
– Я устал. От борьбы, от сомнений, от жизни. Неужели это так трудно понять? У меня нет сил куда-то идти, спорить и сражаться.
– Тогда чего же ты хочешь?
– Ничего, кроме покоя, тишины и забвения, – прошептал старик, пряча лицо. – Только об этом мечтаю. И лишь к этому стремлюсь.
Я нахмурился, услышав в его голосе нотки отчаяния.
Демоны и умертвия, да что такое творится с Кроммом, раз он совсем на себя не похож?! Где тот несгибаемый, упрямый до отвращения маг, который всегда и все просчитывал до последней детали? Где твердый взгляд? Где восхищавшее меня хладнокровие? Куда подевалась вся стойкость, которую он недавно продемонстрировал на занятии?
Неужели его действительно сломали? Неужели он сдался и теперь ждет только возможности умереть?!
Насмы переглянулись.
– Значит, ты полагаешь, что твоя жизнь станет платой за прежние ошибки?
– Почему нет? – устало предположил Лонер. – Вам она нужна, мне, увы, нет. Так почему бы не совместить приятное с полезным?
– Нет, – неожиданно отступили убийцы, с презрением глядя на согнувшегося под грузом вины мага. – Плата подразумевает лишения или равноценный обмен. Порой даже боль. А ты пытаешься продать свои страхи, надеясь взамен получить вечный покой. Кого ты хочешь обмануть, старик?
Мэтр опустил голову.
– Видимо, все-таки себя.
– Сегодня ты не умрешь, – холодно отчеканили насмы, отойдя от сгорбленной фигуры. – Мы найдем равнозначную замену старой цене. И когда это случится, вернемся за платой. Поэтому думай, помни и живи… Пока что.
Я нахмурился еще сильнее, когда возле внезапно содрогнувшегося мэтра исказилось пространство, свободно пропуская убийц. Машинально запустил сканирующее заклятие, чтобы понять, каким именно образом они заставляют его повиноваться. Дождался, пока на полу растает тонкий слой изморози, вызванной кратковременным визитом
– Глупцы! – прошептал Лонер Кромм, внезапно вскидывая голову и окидывая горящим взглядом опустевшую аудиторию. – Какие же легковерные глупцы! Такие, как я, не сдаются и выгрызают себе дорогу даже в пустоте, чтобы сдержать данные когда-то клятвы. Разве мог я предать того, кому обязан всем?! И мог отказаться от мести лишь потому, что силы мои уже не те?!
Я с облегчением утер вспотевший лоб.
Фу, старый дурак. Ему бы в театре играть, а не с адептами возиться. Во дает! Даже я чуть не поверил!
– Я не предам гильдию, – глубоко вздохнул, расправляя плечи, мэтр. Затем вскинул голову, сбрасывая с себя маску убитого горем человека, посмотрел на прячущийся в полутьме потолок и, будто увидев там нечто важное, твердо сказал: – И месть моя тоже скоро свершится. Во имя учителя, которого я потерял, и справедливости, о которой уже почти никто не помнит.
– Баю-баюшки-баю, не ложися на краю, – тихонько напевала дверь, ритмично раскачиваясь на ветру. – Придет дядя некромант – хитроумный лаборант. Принесет подарков воз: чей-то сло-оманный нос, погремушку из костей, торт из вну-утренностей.
Услышав переделанную в незапамятные времена юными некромантами колыбельную, автором которой был в том числе и я сам, усмехнулся. Надо же, до чего живучая песня – сколько лет прошло, а ее еще поют!
В лечебницу я явился гораздо позже обычного, по поводу чего мгновенно утратившая лирическое настроение дверь не преминула съязвить. Правда, на ее замечание я
